Юрген виновато глядит на меня, понимает, что его откровения с новой соседкой мне вряд ли понравятся. Я натянуто улыбаюсь и отвечаю, что похвалиться мне в этом деле действительно нечем... Тем более перед таким профессионалом, как она.
И тогда Хелена восторженно заявляет:
– В таком случае я просто обязана научить тебя! Мне это несложно, а Юрген, – она тычет моего мужа в бок локтем, как закадычного друга, – потом спасибо мне скажет… – Я молчу, мучительно соображая, как отказаться от столь щедрого предложения, а Хелена честит без остановки в своей привычной манере: – Думаю, завтра же и начнем наш кулинарный курс, ты не против? Я как раз планировала бисквитный рулет с начинкой из сухофруктов... Или ты хочешь что-то другое? – она выжидающе глядит на меня и мнится, вся ее жизнь зависит от моего нынешнего ответа...
И я отвечаю, что да, от рулета не откажусь. Как и от вводного курса под ее руководством. Хелена лучится стопроцентным концентрированным счастьем, и я ощущаю себя пойманной на крючок рыбешкой, бултыхающейся на крючке длинного спиннера.... Не самое приятное ощущение, я скажу.
4. 3 глава
Утро нового дня начинается для меня с целой дюжины куриных яиц, которые следует тщательно взбить и растереть с сахаром. Да не как-нибудь, а вручную… Мало того, что «урок» Хелена решает начать в восемь часов утра – ей на свежую голову, видите ли, лучше всего удаются бисквиты! – так еще и работать мы будем без миксера.
– Когда ты делаешь это вручную, – наставляет Хелена, повязав мне цветастый фартук с оборочками, – то как будто вкладываешь в бисквит частичку души, понимаешь? Тесто делается воздушным и невесомым, словно облако, таящее на языке!
Я бы и рада поверить в подобные метаморфозы с бисквитом из воздушного облака, да руки упорно противятся подобному самоистязанию.
– Облако, таящее на языке? – повторяю насмешливо, но Хелена будто не замечает моего настроения и одергивает совершенно серьезно:
– Не будь такой кислой, Джессика, иначе бисквит не поднимется!
Мне хочется прыснуть от смеха, но я, прикрыв рот ладонью, утыкаюсь глазами в миску с белками, от вида которых даже немного подташнивает, и старательно сдерживаюсь.
И удивляюсь, когда Хелена, прервав наше затянувшееся молчание, вдруг говорит:
– Я, наверное, кажусь тебе слишком навязчивой, Джессика... Даже прилипчивой. Я понимаю, не думай. Просто мне следует кое в чем честно признаться... Это касается Пауля.
Она заинтриговала меня: не столько словами, сколько своим непривычно серьезным, задумчивым видом.
– Пауля? – Я вопросительно гляжу на нее.
– Да, если быть честной, то всё это, – она пробегается взглядом по продуктам и мискам на нашем столе, – из-за него. – И выглядит при этом крайне смущенной. Признание нелегко ей далось, это сразу заметно, и я замираю, мучительно соображая, каким образом Пауль причастен к нашему кулинарному марафону. А женщина продолжает: – Видишь ли, мы с ним разные, совершенно: я вечно шумная и восторженная, а он – тихий и слишком серьезный, нам с ним тяжело находить общий язык... Вот почему мне так и не хватает Доминика: он как бы уравновешивал нас между собой. – Она одаривает меня смущенно-извиняющейся улыбкой, которая, как я понимаю через секунду, относится к ее последующим словам: – И тут мой серьезный ребенок, однажды назвавший меня легкомысленной, представляешь, приходит и рассказывает о своем новом знакомстве с чужой, взрослой женщиной... с тобой, Джессика. Ну я, признаться, приревновала, – еще один извиняющийся взгляд в мою сторону. – Да, именно так: приревновала. Стыдно признаться, но это так…
