Груманланы - страница 15

А Европе пришлось, кроме бригов и корветов, строить пузатые кургузые русские лодьи и кочи с экипажем в 15–20 матросов, чтобы завладеть Ледовитым морем, отнять его у России. Однако сотни лет шведы и британцы дальше Вайгача и Матки протиснуться на Восток так и не смогли, застряли на Шараповых Кошках: пришлось заимствовать русский опыт плавания по Скифскому океану. Когда Баренц подошел к Матке, пытаясь обогнуть ее, на мысе Желания уже больше ста лет мокли под дождями русские промысловые избы и поклонные православные кресты. Вот и на Груманте «норвеги» появились лет через двести после мезенских и кольских мужиков, хотя, казалось бы, земли скандинавов совсем рядом со Шпицбергеном.

Культура строительства северных судов возникла не в один день, хотя, казалось бы, совсем рядом в Европе давно клепают всякого рода каравеллы, столь изящные, что обзавидуешься: на это и повелся наш гений Михайло Ломоносов, пару лет поживший в Германии: вернувшись домой, поначалу нос задрал, давай хулить поморские суда, земляков, вредные их привычки, отсталость в покорении морей, казалось, совсем забыл отцовы науки, когда глазами прильнул к внешнему, привез из Германии жёнку, острогался, приочерствел сердцем и давай поругивать поморца: дескать, и растяпа-то он, лапотник, даже сапогов толковых не может сшить, бродит в бахилах по рассохе, вот и не хватает ума, чтобы изладить на архангельских верфях корабль по европейским лекалам. Но, когда собирал первую русскую экспедицию адмирала Чичагова, Ломоносов подбирал кормщиков на Мезени и Пинеге как лучших знатоков Ледовитого океана, у иных старых годами поморов брал сведения, просил совета.

Мореходец Дмитрий Откупщиков поведал о себе: «От рождения ему 80 лет, ходил за звериными промыслами шестьдесят лет, сам за старостию уже три года не промышляет, а промысел имел больше около Новой Земли по западной стороне, Югорском Шаре, а также на острову Вайгаче и в Шарапах, до которых от острова Вайгача с добрым ветром идти надобно сутки на ост, а сколько числом миль или верст подлинно, сказать не может, где сутки ходу, думаю верст 250 будет и больше. А за теми звериными промыслами ходил на шитых кочах длиною девять сажен, шириною три сажени, глубиною в полном грузу полтретья аршина. А для осмотру берега, где имеются неизвестные и опасные места, до реки Оби безопаснее быть шитым кочам, токмо вверху дек укрепить, как у регулярных морских судов, когда от северных ветров наносит льды и суда затирает… вышел на лед, и стегами судно вынимают на лед, а морским регулярным судам помочи учинить не можно…»

Никита Шестаков (из Архангельска) объявил о необходимости взять для провизии морошки, чесноку, уксусу, луку вареного и несколько умеющих самоедскому языку (толмачей).

Но корабельная наука возникла из глубинного, тысячелетнего знания нравов Ледовитого моря, требовалось возлюбить его, встать вровень, глаза в глаза, не отводя взгляда, прикипеть сердцем, подружиться с ним, досконально познать, прощать обиды и несносимые горя, когда море забирает немилостиво к себе, не злобиться на кормильца, дающего хлеб насущный, нет. Русский скиф приник к морю «не с бухты-барахты», дескать, сел за весла и греби, куда глаза видят, вода подскажет и притащит…

Сколько было положено трудов многих поколений, чтобы из однодеревки-душегубки создать красавицу лодью, способную с честью выходить из морских передряг! На осиновке из речного устья не сразу рискнули выскочить, железные ворота захлопнутся и потопят. А когда сшили коч можжевеловыми корнями да поставили ровдужный парус (из оленьей кожи), тут и смелость пришла, и рискнули посмотреть в морскую голомень, где пылит волна… и снова минули века, пока-то русский азартный мужик, насмелясь, оторвался от пуповины, от родного угора, где на вечные времена оставлял жёнку с детишками, – вот тогда-то и родились бабьи плачи, вопы, горючие сердечные молитвы, обращенные к богу Сварогу еще в дохристовы времена. А когда совсем обрадел помор и притащил с Груманта первую богатую наживу: моржовое сало, «рыбий зуб», шкуры белых медведей, песцовые меха и гагачий пух, тогда и родился в поморе бесстрашный груманланин, задружившийся с Белым морем, и сотни кочей, лодий, карбасов, лодок припустил к себе Скифский океан; и лишь тогда, гонимые алтайскими кочевниками, из Саян пришли по Оби угро-финны и, укоренившись в пермских диких лесах, на Вятке, в устье Оби и в тундрах у Ледовитого океана, стали столетиями вживаться в новый быт – пасти оленей, охотиться в тайге и ловить в море рыбу, чего прежде не умели. Они – самодины, ханты, манси, селькупы, печора, угры, весь, мотора, мегора – долго привыкали к суровой земле, где полгода зима и мало солнца, но много снега, ветра и воды, мириады гнуса облепляют человека живым гнусящим покровом, и некуда от комаров деться.