– Я горжусь тобой, – прошептала она. – Горжусь.
Внутри меня все сжалось. И от таких приятных, трепетных слов к глазам подступили непрошеные слезы.
– Надо рассказать папе.
– Он занят, – покачала головой Ира. – Там.
– Что там? – нахмурился я.
Она не ответила, а только поджала губы. Снова схватив письмо от федерации шахмат со стола, я метнулся к выходу из комнаты.
– Папа должен это знать. Сейчас.
Ира не стала меня останавливать. Я стремглав вылетел из комнаты, распахнув дверь так, что ручка ее ударилась о выкрашенную декоративной штукатуркой стену. Виновато скорчившись, я быстро обернулся, но разглядывать повреждения не стал – если что, ремонтник подкрасит. Выскочив на лестницу, я уселся на перила, свесив ноги с одной стороны, и поехал вниз.
Во дворе стояла чужая машина, которую я увидел из эркерного окна. Она была из дорогого сегмента – я неплохо разбирался в марках и на восемнадцатилетие уже присмотрел себе одну. Задние стекла у стоящего во дворе автомобиля были тонированы вглухую, за рулем никто не сидел. Из гостиной доносились голоса. Я слышал, как чашки постукивали о блюдца, а вот тихую речь, переходящую почти в шепот, я никак не мог понять.
Скатившись по перилам до самой последней ступеньки, я ловко спикировал на мраморный пол и замер, вслушиваясь.
– Да, Всеволод, отстроил махину… – проговорил мужской голос, но определить возраст по интонации у меня не получалось. – И нужна она тебе? Двоим-то! И полный дом прислуги.
– Только горничная, садовник и разнорабочий, – возразил отец. – Не считай мои деньги.
И голос его звучал до того сухо и холодно, что я невольно поежился. Так папа разговаривал в трех случаях: ему звонили поздним вечером или ночью по работе; его беспокоили учителя по поводу моих оценок или драк; он был чем-то испуган.
Я высунулся из-за угла. Говорившие сосредоточились друг на друге, поэтому вряд ли могли заметить мое присутствие. Папа сидел лицом ко мне, и его пальцы, побелев, сжимали кружку из нашего парадного чешского сервиза. Ира доставала его только в особенных случаях. Спиной ко мне сидел седовласый мужчина с зализанными назад недлинными волосами. Его седина была почти белой, отдавала легким серебристым оттенком. Его массивные плечи подчеркивал тяжелый твидовый пиджак, из-под которого торчал воротник светлой рубашки.
Он тоже держал чашку, и в глаза мне бросились его пальцы, украшенные дорогими перстнями и кольцом-печаткой. Они мелькали: то исчезали за крупным силуэтом, то снова показывались, особенно когда мужчина начинал активно жестикулировать. Судя по его рукам, наш гость был явно старше шестидесяти.
Незаметно подслушать разговор мне не удалось, потому что папа всегда чувствовал мое присутствие. Он поднял голову, и спрятаться обратно за угол я не успел.
– Любопытной Варваре на базаре нос оторвали! – рявкнул он. – Что ты хотел?
Отец стиснул зубы.
– Я… ничего… – Я смял в кулаке письмо. – Потом расскажу.
И тут мужчина обернулся. Я не ожидал наткнуться на такой льдистый, холодный взгляд, которым он изучающе скользил по мне. На мгновение показалось, что я стою в рамке металлоискателя и сейчас этот дядька вывернет меня наизнанку, перетрясет все внутренности.
– Ну, здравствуй, внучок, – с усмешкой произнес он.
Я попятился. Папа уткнулся взглядом в кружку. Черт возьми.
– Здравствуйте, – с трудом выдавил я.
– Родион, кажется.
– Рудольф, – поправил я. – Рудя.
