Пятна. Я точно знала, что в этот момент щеки покрываются пятнами.
Рот. Закрыть рот.
Мне радоваться или нет?
И что значит «на период»?
Радость мялась в дверях, не решаясь пройти «всего лишь на время».
Руки... Руки?
Приподнявшись, Ингренс перехватил бокал, который в моих ослабевших от новостей пальцах, оказывается, угрожающе накренился, переходя из строгой вертикали в нетвердую диагональ.
— Леди, если вы чувствуете себя нехорошо, лучше останьтесь в кресле, — заботливо произнес он. — Так мягче падать.
— Я не падаю! У меня крепкое здоровье! — вспыхнула.
— В этом я не убежден. Ваша мать вернулась. Ведите себя как обычно. Меня не заметят, не почуют, не услышат.
«Да, зелье призрачной тени», — ощущая испуганно прыгнувшее сердце, вспомнила я. Повернувшись к двери, я буквально силой вернула себе отключившиеся от шока уши, и действительно услышала во дворе речь мамы и Агни. Конечно, в основном говорила мама. Я едва проглотила крик: «Король, в окно!».
В руки опустилась тяжелая книга, которая все это время лежала тут же, на подлокотнике кресла. Проявленная недавно роза осыпалась пеплом — король предусмотрительно не оставлял следов.
— Внимательно смотрите в книгу, будто читаете, — подсказал Его Величество, оставаясь в кресле. Он заглянул в текст сверху, воздушно мазнув белой прядью волос по моей руке. — О-о-о, «Слово о докторе»? Не ожидал такого выбора от леди. Шедевр змеиной литературы. Сложный, глубокий. В нем затрагиваются немало важных тем о жизни, смерти, и, кстати, о революции. Вы согласны с мнением автора?
Наши колени касались друг друга. Не в силах говорить о литературе, я обратила горящие глаза на белого Дракона.
— Немедленно поясните...! — прошипела, но договорить не успела.
— Обязательно, — получила ответ.
— Клари! — счастливая мама с морозным румянцем на щеках непринужденно распахнула дверь, держа под рукой толстый рулон ткани. Говорить она начала громко и прямо от входа. — Ты не представляешь, что я добыла!
— Что... — не своим голосом вопросила я, изо всех сил стараясь не коситься на никем не замеченного короля.
Улыбнувшись, Ингренс с интересом обернулся на приближающуюся леди Ровену.
— Невероятную ткань! Шикарная парча, представь! А узоры?! Золотые павлины! ПАВЛИНЫ! Настоящая золотая нить! Я как только взяла ее в руки, испытала экстаз как минимум три раза!
— Три раза? Неплохо, — прокомментировал Ингренс.
Кажется, я изменила цвет лица. Не знаю, на какой.
Не подозревая, что на расстоянии руки восседает король с прекрасным слухом, мама продолжала фонтанировать.
— ...хватит на полноценное платье, на шарфик, и, может останется на платочки! Знаешь, во что мне это обошлось?! Ну? Догадайся, гусеничка!
«Гусеничка...» Мама называла меня так с детства.
— Гусеничка, — тут же с любопытством повторил Ингренс, глядя на меня.
Бездна... Нашел, что повторять! Мама!
— Золотой? — поспешно предположила я, боясь, что мама начнет выдавать новые семейные тайны при монархе.
Видимо, мой севший голос и перекошенное лицо мама приняла за небывалое удивление ее находкой.
— Золотой! Ха! Не угадала! Да ни во что не обошлось! Карита внезапно сошла с ума и отдала мне его за пару шкур! Вот дура! Весь мозг через дырку во рту утек! — кровожадно захохотала она зловещим басом, и с видом завоевателя, скидывающего добычу в сокровищницу, с размаху шлепнула обретенный рулон ткани на папино кресло. То есть на колени Ингренсу.
