Роберт машинально начал просматривать плотный текст, написанный мелким, утомляющим глаз шрифтом. Его взгляд, выхваченный из оцепенения навязчивой спешкой, зацепился за строчку в самом низу последней страницы, в разделе мелким шрифтом «Дополнительные соглашения»: «*Пациент добровольно соглашается на прохождение пожизненного курса специализированного лечения и наблюдения в учреждении*».
Ледяная волна прокатилась по спине. Роберт резко поднял голову, оглядев кабинет с новым, ужасным пониманием. Полки с медицинскими справочниками, замаскированные между томами бутафорской «литературы». Запах – не только табака, но и резкого, едкого антисептика. И лицо… лицо этого Кропса! Оно вдруг проступило сквозь пелену лет, тучности и лжи – холодные, хищные глаза, знакомый хищный оскал. Воспоминание ударило, как обухом: больница, кабинет главврача родильного отделения, тот же человек, склонившийся над столом, сообщающий ему о смерти Лили и ребенка… Тот же голос, тот же запах отчаяния.
– Вы… – голос Роберта предательски дрогнул, сорвался. – Это не издательство? Что это за место?! Кто вы?! – Он вскочил, отодвигая кресло.
Улыбка Кропса исчезла мгновенно, словно ее и не было. Его лицо стало каменным, маской жестокости, глаза – ледяными, бездонными щелями.
– Нет, мистер Фракс. Конечно же, нет, – он произнес тихо, но каждое слово било, как пощечина, обжигало ледяным ветром. – Но вы здесь останетесь. Навсегда.
У Роберта не было мыслей – только инстинкт выживания, кричащий в панике. Он вскочил, опрокидывая кресло с грохотом, и рванул к двери. Паника придала ему сил, адреналин взыграл. Но было поздно. Дверь распахнулась, и прямо на пороге его встретили двое крепких мужчин в белых халатах, спрятанных под пиджаками. Их руки, сильные как стальные тиски, схватили его за плечи, впились в мышцы. Роберт отчаянно забился, пытаясь вырваться, дикий крик застрял в горле. В этот момент он почувствовал резкую, жгучую боль в спине, чуть ниже шеи. Оглянувшись, он увидел Кропса, подошедшего сзади с пустым шприцем в руке. В глазах главврача не было ни злобы, ни сожаления – лишь холодный, расчетливый удовлетворенный блеск.
– Спокойной ночи, писатель, – услышал Роберт его голос, словно издалека, сквозь нарастающий гул в ушах, прежде чем черная, густая, бездонная волна накрыла его с головой, унося в небытие.
Темнота. Абсолютная.
*Симуляция. Роддом.*
Роберт дернулся и открыл глаза. В руках у него был огромный, пышный букет алых роз, шипы кололи пальцы. Воздух был напоен знакомым, сладковато-тошнотворным запахом больничного антисептика, смешанным с тяжелым, дурманящим ароматом цветов. Он стоял в ярко освещенном, слишком ярко, коридоре с глянцевыми, отражающими свет стенами. Где он? Что случилось? Воспоминания о кабинете, Кропсе, уколе были смутными, обрывочными, как кошмар после пробуждения.
– Вы записались на прием? – послышался знакомый, но теперь почему-то натянуто веселый, искусственный женский голос.
Перед ним стояла та самая девушка-курьер, но теперь в белоснежном, идеально отглаженном, неестественно чистым медицинском халате. На бейджике было написано «Медсестра Елена». Ее улыбка была слишком широкой, глаза не смеялись.
– Где я? Что… что происходит? – прохрипел Роберт, ощущая странную слабость в ногах, ватность. Голова была тяжелой, мысли путались, как клубок ниток. – Кропс… письмо…
– В роддоме, мистер Фракс! – девушка улыбнулась слишком широко, неестественно. – Ваша супруга, Лили, уже в предродовой. У вас же сегодня такой важный день! Скоро вы станете отцом! – Ее голос звучал как заученная реплика из плохой, дешевой пьесы, лишенная искренности.
