Брифинг был потоком технических терминов, схем интеграции, параметров биосовместимости. Они говорили о ее мозге как о сложном, но предсказуемом механизме, который предстоит «апгрейдировать». О «Прометее» – как о «системе оптимизации высшего порядка». Об ИИ-помощнике – как о «необходимом модуле стабилизации и управления ресурсами». Ни слова о том, что будет чувствовать она. Ни слова о личности, о сознании, о том «я», которое может измениться.
«Вопрос, – прервала их монолог Алиса, пытаясь вернуть себе ощущение человечности. – Этот ИИ-помощник… „Vox-14“? Как он будет взаимодействовать со мной?»
Нейроинтегратор-3, мужчина с глазами цвета мокрого асфальта, ответил, не отрываясь от голографической схемы ее гиппокампа: «Интерфейс будет интуитивным. Голосовое общение, визуальные подсказки в поле зрения. Его цель – максимизировать вашу продуктивность и когнитивную стабильность. Он будет поощрять оптимальные решения и предупреждать о нерациональных действиях. Подумайте о нем как о… внутреннем наставнике высшей эффективности.»
«Предупреждать о нерациональных действиях?» – переспросила Алиса, ощущая ледяную дрожь по спине.
«Корректировать ваши импульсы для достижения максимального результата и сохранения системной целостности, – уточнил Системный Аналитик-Альфа. – Это ключевая функция для предотвращения сбоев, вызванных эмоциональной или сенсорной перегрузкой.» Он произнес «эмоциональной перегрузкой» так, будто это была опасная инфекция.
Они продолжили калибровку. Мощные сканеры скользили над ее головой, их беззвучное жужжание отдавалось в костях. Алиса видела на экранах сложнейшие карты своей собственной нейронной активности – реки огней, мерцающие узоры мыслей, страхов, воспоминаний. Разработчики комментировали их с холодным интересом:
«Повышенная активность в миндалевидном теле. Вероятно, следствие недавнего стресс-события. „Vox-14“ сможет смодулировать это после интеграции.»
«Очаг креативности в префронтальной коре. Интересно, но энергозатратно. Возможно, потребуется оптимизация.»
«Гиппокамп. Паттерны воспоминаний требуют дефрагментации для высвобождения ресурсов.»
Смодулировать активность миндалины? Оптимизировать креативность? Дефрагментировать воспоминания? Алиса чувствовала, как ее «я» – ее страхи, ее творческое начало, ее прошлое – превращается в набор параметров, подлежащих коррекции со стороны этой бесчувственной системы и ее холодных жрецов. Они не видели в ней человека. Видели носителя. Платформу для установки «Прометея».
«Доктор Рейн был прав, – сказал Технолог-1, завершая калибровку. – Ваш когнитивный профиль идеален для интеграции. Потенциал для значительного усиления. Мы ожидаем выдающихся результатов.»
Ее похвалили. Как эффективную машину. Алиса попыталась улыбнуться, но мышцы лица не слушались. Она чувствовала себя лабораторной крысой, которую готовят к решающему, необратимому эксперименту. Лабиринт «Кроноса» затягивал ее, а путь назад был не только закрыт юридическими и финансовыми барьерами – он стирался из самой реальности этого места, где человек был лишь временным носителем для вечной Системы.
«Процедура начнется через тридцать минут, – объявил ассистент, появившись в дверях как по щелчку. – Вас проводят в операционную. Расслабьтесь, доктор Воронова. Скоро вы перешагнете пределы человеческого.»
Его слова не несли утешения. Они звучали как приговор. Алиса взглянула в зеркальную стену. Ее отражение смотрело на нее широкими, наполненными первобытным страхом глазами. Глазами человека, который вот-вот шагнет в неизвестность, подписав отказ от всех прав и согласившись стать чем-то… иным. Последняя мысль перед тем, как ее повели в операционную, была простой и жуткой: Во что я себя вписала?
