Инсоленс. Пустая из Кадора - страница 35

Еще один лайр, крупный, весь в шрамах и с выжженной полосой по боку, прыгает прямо на него – и я, на какой-то безумный миг, думаю, что зверь доберётся. Что разорвёт, пусть хоть на миллиметр. Но Аластор не отходит. Он просто сжимает кулак. Тело зверя разрубает в прыжке ровно пополам, как будто в воздухе прошла тонкая, неотвратимая линия. Кровь летит дугой – на землю, на листья, даже на плечо самого Аластора, но он даже не моргает. Он стоит, как памятник – не герою, карающему. Молчаливому приговору в человеческом обличье.

Чувствую, как дыхание сбивается. Оно становится неровным, рваным. Это не бой. Это казнь. Методичная. Хладнокровная.

Последний лайр заваливается набок, ещё дёргается, прежде чем затихнуть. Аластор опускает руку, и серебряное свечение постепенно гаснет, будто оно само осознаёт, что всё закончено. Над садом повисает тишина. Неестественная. Слишком плотная. Даже ветер замирает.

И Авриал стоит среди останков абсолютно спокойно – не шевелится, не опускает плеч, не делает ни одного лишнего жеста. Его взгляд… нет, даже не взгляд, а ощущение – он не смотрит, а слушает этим странным внутренним чувством. Искрой, не глазами. Как хищник, который ещё проверяет: не затаилась ли в тени последняя дышащая тварь, не осталось ли угрозы. Он медленно переводит взгляд по краю поляны, по тени деревьев. И лес отвечает ему молчанием – ни единого движения, ни одного звука. Всё мертво. Или сбежало.

Господи. Он убил их. Всех.За считанные секунды.

Я пытаюсь их пересчитать – привычка, рефлекс, какой-то глупый жест контроля над хаосом. Но быстро понимаю: невозможно. Их много. Слишком много для одной схватки, для одного человека – для одного существа, каким бы сильным оно ни было. И многие из этих тел… даже не тела, а отдельные части, вывернутые, исковерканные, раскиданные по поляне, будто сам воздух здесь сжал их и выжал из мира. Кровь стекает по траве, смешиваясь с землёй. Некоторые морды до неузнаваемости вывернуты, когти всё ещё сжаты, будто даже после смерти они цепляются за жизнь.

– Анна! – резкий голос, будто вспышка, отбрасывает меня обратно в реальность. Я вздрагиваю, вскидываю голову. Элиот уже рядом, его лицо близко, напряжено, в глазах тревога и что-то, что хочется назвать заботой. Он осторожно касается моего плеча, старается не напугать – но и не дать мне уйти в себя слишком глубоко.

– Ты в порядке?

В порядке? Чёрт подери, нет. Не в порядке!

Я стою в чужом мире, только что смотрела, как живое существо разлетелось в нескольких шагах от меня, и, боги, я видела, как человек – человек ли? – рвёт реальность, чтобы убить. Делает это спокойно. Без дрожи в руках, без вспышки на лице.

Но я только киваю. Молча, еле заметно, как всегда, когда не знаю, что страшнее: сказать правду или позволить ей остаться внутри.

Элиот смотрит долго, чуть прищурившись, будто выслушивает не только слова, но и тишину между ними. Кивает коротко – будто понял больше, чем я могла бы объяснить вслух:

– Я провожу тебя. Пойдём.

Он протягивает руку, и я хватаюсь за неё автоматически, как за единственную точку опоры в мире, где всё пошло наперекосяк. Ладонь – тёплая, крепкая, спокойная. Всё остальное дрожит, только этот контакт – нет.

Мы медленно уходим из сада, от поля, залитого чужой кровью, от запаха пепла и медной густоты, что теперь кажется липкой даже в воздухе. Медленно – шаг за шагом, как после взрыва, когда каждый мускул снова учится работать, а сердце ищет ритм.