Инсоленс. Пустая из Кадора - страница 40

Вздрагиваю от слишком резкого шороха – он переворачивает страницу, и этот звук становится главным в библиотеке, затмевая дыхание, время, мысли. Поднимаю глаза, и вижу – он уже смотрит на меня. Этот взгляд… Серебристый, как Искра, будто отблеск стали или сжатого света, но сейчас в нём что-то другое. Не угроза, не контроль. А что-то тонкое, почти трогающее. Я не сразу нахожу слова для этого оттенка – не привычная холодная бездна, а… лёгкое удивление? Может быть – даже восхищение, на которое он сам не рассчитывал.

– Ты делаешь успехи, Анна.

Я не знаю, как реагировать. Пальцы под столом сплетаются в такой узел, что кажется, вот-вот сломаю себе кисть, лишь бы не выдать дрожь. Что он увидел в этих строчках? Что его так зацепило? Неужели я действительно приблизилась к разгадке, которая для него важнее всего?

Аластор не отводит взгляда. Несколько долгих секунд – слишком долгих – он просто смотрит, и мне кажется, он видит во мне не только сегодняшнюю Анну, но и все мои сомнения, страхи, все внутренние срывы. Его взгляд не колючий, не жестокий, но от этого не легче.

– Всё в порядке? Ты выглядишь уставшей, – наконец говорит он.

Я отвожу взгляд, сглатываю комок в горле. Чувствую, как в горле всё стягивается тонкой лентой. Не потому что страшно, а потому что вот он, момент, когда можно соврать. Или нет.

– Всё нормально. Просто работа, – пробую улыбнуться. – Почерк Мастера – это отдельный уровень проклятия. Некоторые строчки будто специально написаны, чтобы свести переводчика с ума.

Он не перебивает. Не кивает, не уходит – просто ждёт. И в этом молчании я вдруг ловлю себя на желании сказать то, что вертится на языке уже много дней, но всё не решалась произнести:

– Было бы проще… если бы вы сказали, что именно ищете. Конкретно. В этих записях. Может быть, я могла бы переводить точнее. Быстрее. С меньшим… напряжением.

Я замираю, понимая, что сама не до конца уверена – хочу ли действительно услышать честный ответ. Он поднимает на меня глаза – и в этом взгляде теперь ещё больше тишины, чем прежде.

– Возможно, ты права. Но не всё так просто.

Он кладёт страницу на стол, ладонью вниз – будто накрывает крышкой, прячет от чего-то или кого-то, может быть даже от себя.

– Есть вещи… которые лучше не знать, Анна. Ради твоего же спокойствия.

– Трудно быть спокойной рядом с тем, кто, судя по всему, может убить кого угодно лишь силой мысли.

Слышу себя со стороны и поражаюсь: ну и молодец, Анна. Всегда умела выбрать момент для честности. Теперь осталось только выжить после этого признания. Потому что кто вообще добровольно говорит палачу, что боится его?

Это звучит как обвинение, но у меня нет ни капли сожаления. Это честно, это единственный способ хоть как-то устоять перед ним.

– Ты правда считаешь, что я опасен?

– Да, – отвечаю, не отводя взгляда, – Вы можете убить так же легко, как я могу… перевернуть эти страницы.

Опускаю глаза. Мои ладони лежат на дневнике, но пальцы дрожат, хоть я всеми силами пытаюсь скрыть это. Я не хочу показывать свою уязвимость – но, кажется, он всё равно уже её увидел.

– Рядом с вами невозможно не думать об этом. Иногда мне кажется, что любое моё слово, любой жест может стать спусковым крючком. Что всё, что я делаю, может обернуться чем-то… ужасным.

Он проводит рукой по краю стола. Медленно. Будто это движение помогает ему остаться в границах, не распасться на части. Его пальцы – те самые, что разрывали тварей в клочья – скользят по дереву почти бережно.