Галина Леонидовна уже приняла, и глаза ее блестели:
– Мне понравился ваш тост. Вы такой серьезный. Кажетесь умным или в самом деле?
– А кто это нынче ценит? – ответил я с вызовом, готовый по обыкновению ввязаться в политическую дискуссию. Но ее от меня тут же отвели чьи-то заботливые руки.
Изящная, остроглазая, с короткими темными волосами, невеста быстро подружится с моей Наташей, а Олег спустя время будет досадовать: жена делает из него барда, заставляет выступать с концертами, зарабатывать на растущей популярности, а ему хочется сниматься, его любят зрители за его роли, а не за песни.
У них родится сын Слава, но проживут они вместе недолго. Расставались не добром, она плела про него всякие небылицы. Олег был в зените славы, после «Красной мантии» получал предложения сниматься заграницей, одно очень соблазнительное от продюсера «Войны и мира» Дино де Лаурентиса. Но после развода его стали зажимать с выездами. Когда он задержался на съемках в Югославии, посольство потребовало от него срочного возвращения, и он не выдержал. Олег тайно перейдет через югославскую границу в Австрию, затем уже спокойно уедет в Италию. А откуда влюбленная в него американская журналистка увезет его в Америку. Они поженятся и будут жить вместе долго, творчески плодотворно. Джоан будет его добрым ангелом. Наши судьбы еще не раз пересекутся…
Мой шеф Николай Алексеевич не только часто приглашал к себе в гости, благо, что дом кинематографистов стоял рядом со ВГИКом, но и рано подключил аспиранта к своему семинару «Кино и зритель». Готовил себе смену. Николай Алексеевич вел занятия академично, меня же сразу несло в дискуссию. От воспоминаний об Обществе друзей советского кино 20-х годов, мы быстро переходили к ножницахм художественного вкуса между оценками критиков и массовым зрителем. Уж очень красноречива была статистика кинопроката ежемесячного бюллетеня Госкино. Мне повезло в том смысле, что социология только начиналась после тридцатилетнего перерыва, и мне, тоже начинающему, было легко, мы росли вместе.
Николай Алексеевич инициировал, а я помогал провести первую после 30-х годов всесоюзную конференцию «Кино и зритель». Мы собрали неожиданно много социологических материалов о зрительской аудитории, о разнообразии ее вкусов и о их социально-психологической детерминации. В стране шел вал полевых исследований в разных областях, и в кино мы, оказывается, были не первыми. Во ВГИКе социологическое поветрие коснулось даже кафедры марксизма-ленинизма. Доцент Иосифян со студентами проводил опросы в кинотеатрах, публиковал отчеты во вгиковских сборниках. Но свердловчане были еще круче.
Уже на этапе подготовки конференции я почувствовал жесткую руку власти. Несмотря на участие авторитетных ученых – ленинградского пушкиноведа Бориса Мейлаха, свердловского профессора Льва Когана, тартусского структуралиста знаменитого Юрия Лотмана, московских социологов Айгара Вахеметса и Сергея Плотникова, нашего доцента ВГИКа Иосифяна, тезисы докладов требовалось почему-то согласовывать не с профессором Лебедевым, а с председателем секции кинокритики Союза кинематографистов Александром Евсеевичем Новогрудским. Опытный партиец явно тормозил конференцию, с мягкой отеческой улыбкой говорил нетерпеливым: куда вы, мол, ребята, ну, что вам, жить надоело?
Я-то и не догадывался, что играл с системой в кошки-мышки. Какая дифференциация, говорил мне ласково Новогрудский, если в стране уже «единая историческая общность – советский народ»? То, что через 20 лет эта общность развалится, как карточный домик, и начнут бывшие братья навек мутузить друг друга не по-детски, он же не знал. А кто знал? Конференцию все же провели, я собрал и отредактировал сборник докладов, потом напечатал на ротапринте сто экземпляров. Этот гигантский тираж разослал участникам.
