Во рту у Табиты пересохло, а в голове слегка загудело. Свет в помещении показался ей слишком ярким, словно в лаборатории.
– Доктор Хартсон говорит, что вы не были откровенны с ним.
– Я ответила на все его вопросы, – заявила Табита. – Что ему было нужно от меня – чтобы я поплакалась ему в жилетку? Поведала обо всех делах и проблемах, как доброму другу? Но какой от этого толк?
Мора Пьоцци посмотрела на Табиту так, словно та и была той самой проблемой, которую пока никак не удавалось решить.
– Тот день был не очень?
– Да уж, не лучший.
«Куда уж хуже, – подумала Табита. – Тяжесть, мрак и безнадега…»
– Ну вот, а говорите, что ничего не помните.
– Все было словно в каком-то тумане. Но если бы я кого-нибудь убила, – Табита издала дребезжащий смешок, – то уж точно бы запомнила.
Пьоцци никак не отреагировала на эти слова. Она принялась что-то записывать, а затем снова посмотрела на Табиту:
– Вы ведь понимаете, что я здесь для того, чтобы сделать все, что только в моих силах. Ведь так?
– А что мне остается? Не могу сказать, что у меня так уж много союзников.
– Значит, вы должны мне доверять, – продолжала Пьоцци. – Но и мне тоже нужно верить вам. Я должна знать обо всех ваших проблемах, о ваших слабостях. И узнать именно от вас, а не от полиции или прокурора. Не скрывайте же от меня ничего.
– Так спрашивайте о чем угодно, – сказала Табита, – и я вам все расскажу.
– Нет, так не пойдет. Вы должны мне рассказать о таком, о чем я даже подумать бы не могла спрашивать.
– Я сказала все, что могла.
Пьоцци отложила ручку и мягко произнесла:
– Ну хорошо…
– К вам посетитель, – гаркнула надзирательница.
Табита посмотрела на нее со своей койки:
– Кто?
– А мне-то откуда знать?
Табита вылезла из постели, прошла мимо надзирательницы и поспешила по коридору. Она жалела, что не успела подготовиться к этому свиданию, обдумать вопросы, собраться с мыслями. Да и себя не мешало бы привести в порядок. Она не заглядывала сегодня в зеркало, но чувствовала, что волосы у нее сальные и свалявшиеся. Вероятно, и пахнет от нее неважно – она не ходила сегодня в душ, а лишь ополоснула водой под мышками. Но ничего уже не поделаешь.
Самое главное теперь – не опоздать.
Табита уже привыкла к тюремному шуму – лязганью дверей, топоту, крикам, – но тут услышала сбоку какую-то необычную возню. Две молодые девицы толкали ту самую старуху, что ходила с кипой бумаг. Сейчас эти листы рассыпались по полу.
Табита прошла мимо. Ей вспомнился совет: не создавай себе проблем. Что бы ни происходило, просто опусти голову и иди, куда идешь. Тем более что она торопилась, ее ждали. Если бы она вмешалась, могло выйти только хуже.
Она замедлила шаги и негромко выругалась. Возникло знакомое ощущение, как будто что-то разрывалось у нее в голове. Внутри нее поднималась, закручиваясь, волна гнева. «Нет, – сказала себе Табита. – Не делай этого».
Но она знала, что поступит наоборот.
Табита повернулась. Старуха ползала на коленях, пытаясь собрать свои бумаги, но они снова сыпались на пол.
– Извините, – сказала она, обращаясь к старухе. – Вы не сказали, как вас зовут.
Старуха подняла на нее взгляд:
– Вера.
Обе девицы обернулись. На левой щеке одной красовалась татуировка в виде капающих слёз. У другой на голове был выбрит какой-то узор.
– А ну, свалила отсюда! – приказала татуированная.
– Оставьте ее в покое, – ответила Табита.
Бритая толкнула ее в плечо.
