Истоки и судьба идеи соборности в России - страница 11

Контекст же слов non ex consensu ecclesiae выше мы уже видели, он заключается в том, что «Римский первосвященник (…) исполняя свое служение (…) обладает тою непогрешимостью, которою Божественный Спаситель благоволил наделить Свою Церковь», а потому и не нуждается в чьем бы то ни было согласии. Однако, как верно отмечает Соловьев, созывать соборы этот догмат не запрещает, и в течение всей истории западной церкви они регулярно собирались.

Вопрос, однако же, не в том, кто должен главенствовать в церковной организации – один человек или коллегия, по крайней мере, вопрос так не стоял для ранних христиан. Употребляя в качестве эпитетов к слову «Церковь» достаточно много слов и терминологического характера, и поэтического, они усвоили, тем не менее, как одну из самых существенных характеристик Церкви слово , редкое в дохристианской литературе. Для выражения имеющегося у них бытийного опыта церковности не подошли настолько хорошо ни «универсальная», ни «вселенская» () в смысле охвата всего мира и всех людей, населяющих землю, ни «совместная» () в смысле коллегиального ее управления синодом (сходкой – буквально), собором. Все эти слова не позволяли вместить выражаемый смысл надлежащим образом. Слово позволило это сделать, оно, как мы видели, встречается уже в конце I – начале II века в посланиях Игнатия Богоносца и мученических актах Поликарпа Смирнского, оно фигурирует и в Исповедании веры I Вселенского Собора, где еретиков «предает анафеме кафолическая и апостольская Церковь». Наконец, оно было закреплено догматически в Символе веры Второго Вселенского Собора. Попытаться реконструировать тот древний смысл необходимо для уразумения того, что следует понимать под соборной природой Церкви.

В изучении раннехристианских принципов церковного устройства видное место по праву занимают исследования протопресвитера Николая Афанасьева, в особенности итоговая его книга «Церковь Духа Святого». На эти исследования мы и будем опираться в реконструкции того внутрицерковного бытийного опыта, который должно было выразить слово . Во-первых, следует отметить, что все христиане без исключения составляют «род избранный, царственное священство» (1 Пет. 2:9), каждый из них является, в принципе, священнослужителем, каждый обязан, а потому имеет право служить Богу.

Храмы, святилища всегда у всех народов воспринимались как жилище Бога (или богов), поэтому и входить туда люди не могли за исключением особо посвященных жрецов, которые имели право входа в храм по особым случаям. Жертвенники располагались перед храмом, и именно перед храмом производились почти все церемонии, молитвы, жертвоприношения. То же самое устройство имел и Иерусалимский Храм (только что существовал он, в отличие от языческих капищ, в единственном числе), являющийся прообразом христианских церквей: у него был внутренний двор, непосредственно примыкавший к Храму и называемый Двором священников, где был жертвенник, и где совершались жертвоприношения и прочие священнодействия. Низкой оградой, чтобы эти священнодействия можно было видеть, от него был отделен Двор народа (мужей), все это окаймлялось еще Двором язычников, где, помимо инородцев, должны были стоять и евреи, не прошедшие ритуального очищения и женщины. А в Святое Святых Храма мог входить только один человек – первосвященник, один раз в год, чтобы принести жертву сначала за свои грехи, а затем за грехи всего народа. Аналогичное устройство храмов усвоило себе и христианство (и не только архитектуру, которая как раз имеет главным образом другие истоки, но и внешнюю форму многих совершаемых там действий и имеющихся там предметов).