История одного рояля - страница 20

На его руки страшно было смотреть: ладони в язвах, кожа на нежных пальцах пианиста содрана. В этом забытом Богом месте он думал только об одном: как уцелеть, как избежать смерти, которая подстерегала на каждом шагу. И опять ему на помощь приходила музыка.

Посреди хаоса и разрушения только она помогала не сдаться, не потерять надежду. Он думал только о музыке. Постоянно, еще больше прежнего. Думал о ней, когда вокруг падали и разрывались вражеские бомбы, думал о ней, когда копал землю, когда наполнял землей мешки, когда таскал доски и натягивал колючую проволоку, когда в кровь стирал ладони, когда рыл ямы для отхожих мест, когда, парализованный очередным кошмаром, лежал без сна на походной кровати…

Как бы ни было трудно, он всегда старался думать о музыке, особенно когда писал матери.

Тон писем был бодрым. Йоханнес многое скрывал, а что не скрывал – приукрашивал. Ни слова о трудностях. Он сообщал о своей жизни ровно столько, чтобы мать была в курсе его дел, но чтобы при этом у нее не возникало поводов для беспокойства.

Совсем другие письма он писал герру Шмидту и директору Крелю.

Старому учителю он признавался в своих страхах, делился тревогами, рассказывал о ночных кошмарах.

Директора он умолял, чтобы тот задействовал все свои связи и спас его из этого ада, как когда-то спас от военной службы.

Ему становилось легче, когда он писал близким. Письма скрашивали бесконечные, тоскливые часы в окопах. Они были лучшим лекарством, они были спасением. А потому, хотя почта в военное время работала плохо и письма часто приходили с большим опозданием, переписка с близкими стала неотъемлемой частью его жизни.

Письма матери, более или менее успокоенной бодрым тоном сына, были полны любви и надежды на будущее, которое, как она все еще наивно полагала, должно было наступить очень скоро и быть очень счастливым. В каждом письме она напоминала, что ждет Йоханнеса к Рождеству, как он обещал.

Герр Шмидт, читая признания своего ученика, заливал слезами стекла своих огромных очков. Страдания Йоханнеса болью отзывались в его сердце. Как случилось, что семилетний ребенок, которого Господь когда-то поручил ему, герру Шмидту, оказался в таком бедственном положении, став взрослым? И почему Господь допустил, чтобы Йоханнеса отправили на войну? «Почему? Почему?» – спрашивал герр Шмидт снова и снова, но ответа не находил.

И все же он не утратил веры в провидение и в людей – веры, которая возродилась в нем в тот самый день, когда он познакомился с Йоханнесом и впервые услышал, как тот играет. А потому каждый вечер перед сном старик молился и просил Бога хранить Йоханнеса и вернуть его домой, чтобы его талант не был загублен в окопах. Потом он брал бумагу, карандаш и пытался написать несколько строк. Старательно выводил буквы, зачеркивал, исправлял. Он пытался подобрать самые точные слова, но они ему не давались, – очевидно, с возрастом он утратил способность вдохновенно рассказывать удивительные истории. Под конец он сдавался, отказывался от дальнейших попыток и ограничивался тем, что посылал Йоханнесу нежный отцовский привет вкупе с какой-нибудь интересной книгой, которая могла бы отвлечь его от ужасов войны. Так, однажды он послал Йоханнесу последнюю биографию Баха, написанную Альбертом Швейцером.

Что касается директора Креля, то он сообщал, что переговоры с высоким военным начальством с целью исправить совершённую в отношении Йоханнеса ошибку пока результатов не дали. Тем не менее он призывал своего ученика не падать духом и прилагал к письму фортепианную пьесу нового французского композитора по фамилии Дебюсси, которая, пояснял он, должна была дать толчок воображению Йоханнеса.