– Ничего?
– Ничего, – подтвердил Йоханнес тем же тоном, каким на школьном дворе отвечал своим обидчикам, когда хотел показать, что не боится их.
– Не ври мне. Дай посмотреть, что у тебя там. Давай, не бойся.
Просьба сопровождалась такой обезоруживающей улыбкой, что Йоханнес решился. Он вынул из ранца биографию Баха и пьесу Дебюсси и протянул Отто. Тот, присев на корточки, взял и то и другое.
– Так-так… Ты, выходит, музыкант?
– Пианист.
– Пианист, значит. Понятно. А знаешь, – продолжил он mezzopiano и доверительным тоном, – мой отец, царствие ему небесное, тоже был музыкантом. Органистом. Играл в церквях на органе… Ходил по деревням… Он и меня пытался научить, да ничего не вышло. Я даже самой простой мелодии не мог сыграть. Думаю, мой отец предпочел бы иметь такого сына, как ты, – образованного и чувствительного, а не такого, как я, у которого, кроме силы, за душой ничего нет и который не годится ни для учебы, ни для музыки, ни для чего артистического. Но тут уж ничего не поделаешь. Зато я гожусь для другого: развлекаться с друзьями, стрелять, биться врукопашную. Вот тут я на месте. Это у меня хорошо выходит. Даже очень хорошо. Сказать по совести, я в этом один из лучших.
С этими словами Отто, поднявшись, forte subito закричал, поворачиваясь во все стороны:
– Эй! Вы знаете, кто у нас тут есть? Пианист!
Йоханнес пришел в ужас. Он смотрел на Отто глазами козла, которого вот-вот принесут в жертву.
– Не волнуйся, – улыбнулся ветеран, протягивая ему руку и помогая подняться. – С этого дня тебе больше не нужно будет прятаться.
На крики, бросив карты, сбежались солдаты со всех концов траншеи. Ветераны и новобранцы сгрудились вокруг Отто и Йоханнеса.
Крепко сжимая Йоханнесу плечо, Отто громко, почти так же громко, как в пивной представляют друзьям новичка, представил его:
– Музыкант! Пианист! Тонкая натура! Культурный и образованный человек! Нам здесь такие очень нужны!
Никто толком не понял, какую пользу может принести такой человек там, где все они сейчас находились, но отношение к Йоханнесу с тех пор изменилось. Он больше не чувствовал себя изгоем. Солдаты перестали сторониться его, считать чужаком, они приняли его таким, какой он есть. К тому же Отто позднее объяснил ему, какие преимущества дает образование и как с наибольшей пользой проводить бесконечные дни, когда ничего не происходит.
Йоханнес стал помогать солдатам писать письма домой. Помощь требовалась многим: далеко не все умели излагать мысли на бумаге.
Особенно трудно приходилось юнцам-добровольцам, вместе с которыми Йоханнес приехал из Магдебурга.
Эти мальчишки, некогда так воинственно настроенные, уверенные в скорой победе, расписавшие стены вагонов призывами к войне, те самые мальчишки, что поначалу презирали Йоханнеса, теперь, такие же напуганные и подавленные, как и он, просили у него помощи. Жизнь на войне была настолько опасной и тяжелой, что уже через пару месяцев все наносное исчезло и осталось только главное.
Страх перед ничейной землей и вражеской шрапнелью уравнял всех. У всех была общая судьба, остальное больше не имело значения. Было уже не важно, откуда кто приехал, кем был и каким был. Они стали товарищами. Больше того, к середине декабря 1914 года, когда до Рождества оставалось всего две недели, все уже чувствовали себя почти братьями.
Обучение новичков подходило к концу, до возвращения на передовую оставалось всего несколько дней, и Йоханнес решил написать матери.
