История одного рояля - страница 24

Йоханнес наблюдал за происходящим из-за бруствера. Ему вдруг тоже захотелось выйти на ничейную землю, но он не был уверен, что у него хватит смелости. И пока он колебался, все закончилось и все вернулись в свои траншеи. Так что ему осталось только ругать себя за малодушие.

Это маленькое чудо длилось всего несколько минут, и к концу дня от него, казалось, не осталось и следа: вечером немцы и британцы снова были врагами, словно то, что случилось утром, не имело никакого значения.

Но маленькое чудо имело значение и не хотело исчезать совсем. Оно нашло способ возродиться и повториться. Повториться с бо́льшим размахом, большей силой, большей coloratura.

Случилось это 23 декабря. Никто не мог бы сказать, с чего все началось: события развивались crescendo. Не важно, кто начал – немцы или британцы, но только все запели рождественские гимны. В немецких траншеях подданные кайзера пели свои народные песни, в британских подданные короля Георга V пели свои. И вдруг, не сговариваясь, те и другие запели «Тихую ночь». Каждый пел на своем языке[14], но голоса слились в стройный хор.

Чудесная песня тронула всех, и некоторые солдаты – те, кто находился за третьей линией траншей, в тыловой зоне, – начали срезать ветки и мастерить подобия рождественских елок. Они украшали их свечами и выставляли на бруствер траншеи первой линии.

Рождественские гимны звучали всю ночь. На следующий день, в четверг, 24 декабря, вновь начался обмен приветствиями, а потом один из англичан – тот самый, что получил от Отто шоколад в обмен на сигареты, – вышел один на ничейную землю и во весь голос продекламировал прекрасные стихи «On the Morning of Christ’s Nativity»[15] Джона Мильтона:

При первых звуках этих прекрасных стихов пение смолкло и воцарилось благоговейное молчание, которое, впрочем, скоро нарушил Отто. Он узнал англичанина и тоже выбрался из траншеи. Встав возле одной из «елочек», на которой все еще горели свечи, он прочитал рождественское стихотворение, знакомое каждому немцу:

Растроганные стихами, солдаты стали выбираться из укрытий. И на этот раз их было не несколько человек. На этот раз на ничейную землю вышли все. Вышли, чтобы молча и спокойно собрать тела убитых товарищей, лежавшие на мерзлой земле под серым небом Фландрии и Артуа. Сгустились сумерки, наступила Рождественская ночь, и зажглась луна – огромная, круглая, maestosa.

25 декабря выстрелов тоже не было слышно. Капелланы отслужили рождественские мессы, солдат впервые за долгое время накормили горячим обедом, а ничейная земля превратилась в такое спокойное и людное место, что туда осмелился выйти даже Йоханнес.

Происходили удивительные вещи. Люди, считавшиеся врагами, обменивались едой, дарили друг другу маленькие подарки – кусочек сыра, горсть сухофруктов, карандаш, ремень… Один томми постриг Отто и сбрил ему бороду (некоторые шутили, что, лишившись бороды, Отто потеряет силу, как когда-то Самсон), другие