История одного рояля - страница 26

Йоханнес, пытаясь сохранить память о случившемся на фронте чуде, рассказал о нем в трех письмах: в посланиях к матери, к герру Шмидту и к директору Крелю. Он с горечью писал, что Рождество 1914 года обмануло ожидания немцев, веривших, что встретят его в кругу семьи, вернувшись домой с победой. Все вышло совсем не так. И еще сетовал на судьбу, которая, подарив солдатам на фронте два чуда, тут же их отняла. Два невероятных чуда, когда самое страшное место на свете – ничейная земля – вдруг становилось для солдат родным домом.

В последних числах декабря ад стал совершенно невыносимым: в траншеях завелись крысы. Их были сотни. Некоторые были размером с кролика. Их нашествие было подобно казни египетской. Они вели себя по-хозяйски, и избавиться от них было невозможно. Траншеи с их грязью, клопами, вшами, нестерпимой вонью немытых тел были для крыс самым подходящим местом, и они плодились и размножались куда более presto, чем играется третья часть любой сонаты Моцарта.

Они поедали все, что им попадалось, даже трупы, остававшиеся на ничейной земле. Крыс было столько, что солдаты, перед тем как лечь спать, укрывались и защищались всем, чем могли, чтобы во сне не быть съеденными живьем.

Спасаться нужно было не только от крыс. Была еще одна беда: с каждым днем становилось все холоднее.

Холод и крысы. Все холоднее, все больше крыс и все больше войны. Казалось, холод покончит со всем и со всеми. И даже раньше, чем это сделает вражеская артиллерия.

Каждый день то шел снег, то лил бесконечный дождь, и каждый раз во время дождя вода заливала траншеи. Иногда воды набиралось столько, что солдаты стояли в ней по колено.

Были случаи, когда грязь засасывала людей с такой силой, что выбраться из нее было уже невозможно.

В результате у многих началось заболевание ног, вызванное длительным пребыванием в грязной воде. Ноги покрывались язвами, ткани загнивали, и дело чаще всего кончалось ампутацией.

Йоханнес молился, чтобы с ним такого не случилось.

Kyrie eleison[20].

Красота и музыка стали лишь смутным воспоминанием. Единственной реальностью был страх. Люди были доведены до такого отчаяния, что многие предпочитали выйти на ничейную землю и погибнуть: лучше пуля, лучше ампутация, все, что угодно, только не страшная жизнь в проклятых траншеях. Йоханнес и сам иногда думал, что было бы хорошо, если бы его ранили или если бы ему нанесла увечье «убийца пехоты» шрапнель, потому что тогда он смог бы вернуться домой. Но он гнал эти мысли. Он обязан выстоять. Любой ценой. Ради матери. Ради герра Шмидта. Ради музыки. Он должен вернуться целым и невредимым, чтобы когда-нибудь снова сесть за рояль. Нужно держаться. По крайней мере, до того дня, когда директор Крель вызволит его наконец из этого ада.

Christie eleison[21].

Письмо от своего наставника он получил на исходе двенадцатой ночи[22], в День трех королей[23]. Не помня себя от радости, он вскрыл письмо и glissando прочитал его от начала и до конца. Но известия, которого он так ждал, в письме не было. Йоханнес не поверил своим глазам.

Он перечитал письмо. На этот раз читал lento.

Так же lento, как играется Утешение № 3 ре-бемоль мажор Листа. Но его снова ждало разочарование: директор Крель писал, что обязательно вытащит Йоханнеса из ада, хотя сделать это очень нелегко, и просил еще немного потерпеть. Уже при первом чтении Йоханнес обратил внимание на то, что слово «терпение» повторялось почти в каждой строчке, но, когда перечитывал, оно уже бросалось ему в глаза, казалось самым важным, самым главным словом… Снова дойдя до последней фразы – «Кто не отступает, тот побеждает», – он понял, что, если не желает сгинуть в окопах, должен смириться с необходимостью терпеть, должен сделать терпение своим другом.