С изумлением сравнивали судьбу этого несчастного [Петрония Турпилиана] с участью Петрония Турпилиана, который, не имея иного преступления, кроме верности Нерону, был за это наказан казнью, тогда как тот, кто сделал Нерона достойным смерти, кто, доведя его развращение до предела, затем порвал с ним из корысти и добавил ко всем своим злодеяниям трусость и предательство, жил счастливо и спокойно: явное доказательство огромного влияния Виния и несомненной возможности добиться от него всего за деньги.
Возмущенный народ обрушился на Тигеллина. В цирке, в театре раздавались громкие требования его казни, которая стала бы для толпы сладчайшим зрелищем. В этом желании сходились все – и ненавидевшие Нерона, и тосковавшие по нему. Гальба, слепо повинуясь Винию, дошел до того, что приказал вывесить эдикт, в котором вставал на защиту этого отвратительного человека. Он заявлял, что Тигеллин не сможет долго прожить, ибо его истощает изнурительная болезнь, которая скоро сведет его в могилу. Он даже обвинял народ в жестокости и крайне негодовал, что его хотят заставить сделать свое правление ненавистным и тираническим.
Винтий и Тигеллин, торжествуя, издевались над народным горем. Тигеллин принес богам благодарственную жертву и устроил пышный пир; а Винтий, поужинав с императором, явился к Тигеллину на десерт со своей дочерью, вдовой. Тигеллин поднял тост за эту даму, оценив его в миллион сестерциев [8], и приказал главной наложнице своего гарема снять с себя ожерелье стоимостью в шестьсот тысяч сестерциев [9] и надеть его на шею дочери Виния. Тигеллин, однако, недолго наслаждался этим возмутительным безнаказанием: вскоре мы увидим, как при Отоне он наконец понесет кару за свои преступления.
Не нужно было быть столь значительным преступником, как он, чтобы получить прощение от Гальбы. Евнух Галот, отравивший Клавдия, один из самых рьяных подстрекателей жестокостей Нерона, не только избежал казни, но и получил богатую и почетную должность. Неизвестно, кто был его покровителем; но можно с уверенностью утверждать, что лучшего защитника, чем его деньги, у него не было.
У князя, которого ненавидят и презирают [10], даже добрые поступки истолковываются и воспринимаются плохо или, по крайней мере, не берутся в расчет. Гальба вернул из изгнания сосланных, разрешил наказывать доносчиков, отдал неблагодарных и наглых рабов на справедливую расправу их господам. Эти, безусловно, похвальные действия остались столь незамеченными, что Светоний и Плутарх даже не упомянули о них.
Гальба наградил города и народы Галлии, восставшие вместе с Виндексом, освобождением от четверти податей и даже дарованием римского гражданства. Было вполне естественно, что этот князь выразил признательность народам, которым был обязан империей. Но все убедились, что эти милости были куплены у Виния, и они стали поводом для ропота и недовольства против его господина.
Таким образом, общее настроение умов было неблагоприятным для Гальбы. Он окончательно погубил себя, разозлив солдат. Его суровость, прежде уважаемая и восхваляемая военными, стала вызывать у них подозрения, ибо за четырнадцать лет распущенности при правлении Нерона они научились бояться прежней дисциплины и любить пороки своих начальников так же сильно, как в иные времена уважали их добродетели. Одно слово Гальбы, весьма достойное императора, но опасное в сложившихся обстоятельствах, превратило их тайное недовольство в жестокую и яростную ненависть. Они ожидали получить если не щедрость, обещанную Нимфидием, то по крайней мере вознаграждение, подобное тому, что Нерон дал им при своем восшествии на престол. Гальба, узнав об их притязаниях, заявил, что он привык набирать солдат, а не покупать их. Они поняли, что эти слова не только лишают их подарка, но и отнимают всякую надежду на будущее, и будут восприняты как закон, продиктованный Гальбой своим преемникам. Они пришли в ярость; и их негодование могло казаться им тем более оправданным, что столь высокомерный тон, как мы видели, не подкреплялся остальными его поступками. Так все готовилось к перевороту в начале года, когда Гальба принял второе консульство вместе с Т. Винием.
