История римских императоров от Августа до Константина. Том 4. Гальба, Оттон, Вителлий, Веспасиан - страница 7



СЕР. СУЛЬПИЦИЙ ГАЛЬБА ЦЕЗАРЬ АВГУСТ II. – Т. Винтий РУФИН. ОТ ОСН. РИМА 820. ОТ Р. Х. 69.

Этот год примечателен в летописях человечества как необычайно богатый трагическими событиями, гражданскими войнами и жестокими потрясениями, которые последовательно потрясли все части вселенной. Тацит, стремясь ознакомить читателя не только с событиями, но и с их причинами, рисует здесь картину состояния империи перед тем, как разразились эти бури, и настроений, царивших среди граждан, провинций и солдат. Я уже заимствовал из нее несколько штрихов, естественно вписавшихся в мой рассказ: теперь же представлю ее целиком, избегая, однако, повторов.

Смерть Нерона сначала объединила всех в чувстве всеобщей радости, но вскоре вызвала самые разнообразные движения. Сенаторы оставались при мнении, которое закрепила в них ненависть к тирании. Они вкушали всю прелесть свободы, особенно сладкой после ужаснейшего рабства и ничем не стесненной в своем первом порыве новым и отсутствующим принцепсом. Цвет сословия всадников, наиболее здравомыслящая часть народа всегда следовали настроениям сената. Но подлая чернь, привыкшая к удовольствиям цирка и театра, самые порочные из рабов, развращенные граждане, промотавшие свои состояния и жившие лишь за счет позорной щедрости Нерона, были недовольны, подавлены и жадно ловили слухи, которые могли льстить их надеждам на перемены. Даже возраст Гальбы давал повод для насмешек толпы, которая, оценивая своих правителей по внешности, с презрением сравнивала немощи и лысую голову старого императора с блистательной юностью Нерона.

Я достаточно изложил настроения преторианцев. Они покинули Нерона лишь потому, что были обмануты. Многие участвовали в заговоре Нимфидия, и, хотя вождь мятежа уже погиб, в их душах оставалась закваска горечи. Обманутые в обещанной им награде; не видя, если дела останутся спокойными, возможности оказать великие услуги и получить великие награды; мало надеясь на власть принцепса, обязанного своим возвышением легионам, – их верность была тем более шаткой, что они презирали Гальбу и открыто порицали его за старость и скупость.

Преторианцы были не единственными войсками, находившимися тогда в городе. Гальба привел с собой свой испанский легион; здесь же были остатки морского легиона, сформированного Нероном, а также отряды из армий Германии, Британии и Иллирика, которые тот же принцепс намеревался использовать против Виндекса. Всё вместе составляло огромное скопление военных, заполнивших Рим и представлявших значительную силу для того, кто сумел бы объединить их ещё не определившиеся желания в свою пользу.

Большая часть провинций оставалась спокойной. Но в Галлии и среди германских армий сильное брожение предвещало приближение страшной бури. Галлы с самого начала смуты разделились на две неравные партии. Большинство народов приняло сторону Виндекса; напротив, те, что жили по соседству с Германией, выступили против него и даже воевали с ним. Это разделение сохранялось. Прежние сторонники Виндекса оставались преданы Гальбе, осыпавшему их милостями. Народы Трира, Лангра и всей той области, лишённые благ, дарованных их соплеменникам, или даже наказанные конфискацией части их земель, соединяли зависть с негодованием и были не менее возмущены преимуществами, которыми пользовались другие, чем собственными страданиями.

Две германские армии [11], всегда готовые объединиться и грозные соединёнными силами, были одновременно недовольны и охвачены тревогой – настроение, весьма близкое к мятежу в могущественном войске. Гордые победой над Виндексом, они, с другой стороны, считали себя подозрительными в глазах Гальбы, как поддерживавшие интересы, противоположные его. Они лишь с большим опозданием позволили убедить себя покинуть Нерона. Они предлагали империю Вергинию, и, хотя были раздражены против этого великого человека, отказавшего им, всё же тяжело переносили, что его у них отняли. Его положение при дворе Гальбы, где он не имел влияния и даже был обвиняем, казалось им унизительным и позорным для них самих, и они почти считали себя обвинёнными в его лице.