Калинов мост - страница 4



Званных много да избранных нет.
Оборванец, скажи мне, родимый,
для чего ты родился на свет
бесприютный, с душою ранимой?
Званных много да избранных нет.
Обозначить чужие пороки —
легче лёгкого, вот в чём секрет.
Божий Сын тоже был одинокий…
званных много да избранных нет.
И, когда ты пройдёшь спозаранку
по тропинке не пройденных лет,
не разглядывай жизни изнанку.
Званных много да избранных нет.

«Исчезают хрустальные замки…»

Исчезают хрустальные замки.
По расхристанному календарю
хлопья снега, скуля, как подранки,
улетают в больную зарю.
Говорю.
Говорим.
Разговоры
вместо жизни и вместо любви,
словно снег,
что окажется скоро
каплей влаги.
Подснежник сорви,
закуси его нежную зелень
да смотри на восток, там, где снег,
будто егерем, мартом подстрелен
и где вьюга закончила бег —
берег сна, нескончаемый берег
не дождавшихся жён и невест.
А на стыке Европ и Америк
люпус люпуса всё-таки съест.
Так в подранков впиваются волки
и по насту, просевшему стон.
Лишь на замки хрустальных осколки
капли сна, словно слёзы с икон.

«По острогрудым ветхим крышам…»

По острогрудым ветхим крышам
плывут Москвы печальной запахи.
Не дай вам Бог остаться лишним
на многолюдном вечном празднике.
И не понять, и не услышать
стихи, оброненные мальчиком.
И только запахи по крышам
да кот, свернувшийся калачиком.
И вековечный зов:
любимый!..
И крик безмолвия:
любимая!..
Проходит день невозвратимый,
проходит жизнь невозвратимая.
По стенам пляшет лунный зайчик,
реальность, связывая с небылью.
Но слышу снова:
был ли мальчик?
быть может, мальчика и не было?

«Кружится зима снежная…»

Кружится зима снежная.
Неженка моя нежная,
ты ответь-скажи, где ж они
ласковые дни в пламени
взгляда твоего нежного
и совсем чуть-чуть грешного?
Обожать тебя, неженка,
и в твоих руках нежиться —
это ли не суть, главное
в суетной мирской гавани?
Только ты скажи, нежная,
можно я тебя бережно
пронесу сквозь вьюг множество
на руках своих.
Можно ли?

«На небе месяц, словно шрам…»

На небе месяц, словно шрам,
тоскливый вой собак.
Кто разбросал по лунным снам
поэтов и бродяг?
Кто руки тянет через ночь
к звезде, которой нет
на небосклоне. И невмочь,
сливаясь с эхом лет,
мне ждать и верить, что заря —
знамение небес.
И стать листком календаря
в ночь сказок и чудес.
Не знать с кончиной декабря,
что новый век грядёт,
что вьюга лист календаря
случайно оборвёт.

«По задворкам нахальная вьюга…»

По задворкам нахальная вьюга
продолжает собакой шнырять.
Люди ищут в потёмках друг друга
для того чтобы вновь потерять.
Не могу быть сложнее и проще,
не хочу воду в ступе толочь.
А по мартовской Марьиной Роще
за деревьями прячется ночь
не мрачна, не страшна – неоглядна.
Я по ней не блуждал никогда.
Ты – мой свет.
Ты – моя Ариадна.
Невечерняя в небе звезда.
Но в ночи водопадовы струи
могут вдребезги камень разбить.
Возврати мне мои поцелуи,
чтобы смог я тебя разлюбить.

СОН

– А что там, на улице: март или ночь?
– Не знаю, не пробовал. Может быть, вьюга?
И ветер шарахнулся прочь от испуга,
и жизнь, как собака, уносится прочь.
– Точь-в-точь полотно богомаза Петрарки…
– Да он же поэт. Ты о чем говоришь?..
Он в песнях своих воспевает Париж
и пишет роман без единой ремарки.
– Ремарк. Это тоже поэт или где?
– Ремарк – это нашей Чукотки столица,
тебе не мешало бы опохмелиться,
а то все твердишь об ударном труде.
И шастает женщина.
Женщина-львица.
По темной аллее, по горькой душе.
Ей фугу сложил футболист Беранже…
И в марше Шопена мне все это снится.

«Нет ничего необычного…»