Калинов мост - страница 5
Нет ничего необычного
в том, что печален свет,
в том, что пустым привычкам
в мире названья нет.
В том, что перечеркнуло
сетью слепых дождей
судорожные скулы
верящих в быт людей.
Верящих в невозможное
счастье житейских драм.
Как же, порою, сложно
люди приходят в храм.
Слушаю ночь тревожную,
верю прожитым дням.
Как же, порою, сложно
воцерковляться нам.
«Смейся…»
Смейся!
Смейся, ликуя, Эллада,
словно в дни олимпийского года.
Эта женщина – капелька яда
в кубке пенного пряного мёда.
За неё умирали фаланги
в бесконечной безудержной сече.
Жизнь, она не красива с изнанки,
будто роща олив после смерча.
Улыбнётся лукаво Адонис
и печально посмотрит Психея:
словно пену морскую в ладонях,
он её удержать не сумеет.
Смейся!
Смейся, ликуя, Эллада!
Не Гомера поймали на слове.
Александру на битву не надо,
Александра сразили в алькове.
АРМАГЕДДОН
На каменные клинописи лиц
светила лик, простреленный навылет,
глядит из-под слабеющих ресниц;
на сгустки и клубы белёсой пыли,
осевшей на деревья и на птиц;
на лица зданий и отживших клёнов,
и нет уже различий и границ
меж храмами Парижа и Поклонной.
Настало время:
ангел вострубил
и сделались смятения и смуты,
и скоро, скоро грозный Гавриил
сочтёт твои последние минуты.
Настало время:
всё вернулось вспять!
Всё умирающее или неживое.
И никого на помощь не позвать,
и грудь земли под пыльною травою.
Восстала рвать.
Пред ней – другая рать.
Они сошлись, разя, в последней битве.
И солнце не спешило догорать,
и люди становились на молитву.
Всё это было.
Было?
Но когда?
Я помню крики боли и страданья.
И догорала Божия Звезда,
и ни следа,
и ни воспоминанья…
Всё это было или будет впредь:
земли сырой оплавленные комья…
Всё умерло.
И только умереть
не смог один, который это помнил.
«А можно ли тебя заставить жить…»
А можно ли тебя заставить жить?
А можно ли тебя любить заставить
и верить в неживые миражи
погоста с оголёнными крестами?
Листает осень старую тетрадь
остекленевшим вылинявшим глазом.
И тёплых листьев больше не собрать
в большой букет.
И не поставить в вазу.
Не сразу, не спеша, но исподволь,
как лёгкий паучок на паутинке,
приходит удивительная боль —
расплавленная осени картинка.
А можно ли меня заставить петь?
А можно ли меня летать заставить
и верить в то, что можно умереть
в ряду не умирающей октавы?
«Мне снилась белая страна…»
Мне снилась белая страна:
среди черёмух и акаций
мы не могли не потеряться,
когда кругом была весна.
Мне снились алые цветы
в лучах багрового рассвета.
Там было жарко. Было лето.
И там меня любила ты.
Мне снился синий небосвод
в золотомедном обрамленье.
Там были чудные виденья,
там был безудержный полёт.
Я так хотел остаться в сне,
но снег идет неумолимо,
но жизнь проходит мимо… мимо…
И ничего не снится мне.
У ВХОДА В ИЕРУСАЛИМ
Бдите и молитеся, яко не весте,
В кий час Господь ваш приидет.
(Мф. 24: 42, Мк.13:33)
Сижу у врат, презревши плоть,
от лета и до лета.
Не знаю я, когда Господь
пройдёт дорогой этой.
Я пролил здесь не мало слёз,
в стране чужой, безвестной.
Не знаю я, когда Христос
пройдёт в Свой Храм Небесный.
Смогу ли я Его узреть
среди толпы гудящей,
иль суждено мне умереть
таким, как есть, пропащим?
О, Боже! Милостивым будь
мне грешному.
И всё же,
о, Боже, укажи мне путь
каким пройдёшь…
О, Боже!..
«Жил я, с собой соглашаясь и споря…»
Жил я, с собой соглашаясь и споря,
вплоть до последнего дня.
Церковь, ковчег мой, из мёртвого моря
вынеси к жизни меня!
Сколько вокруг потонуло и тонет
в море не пролитых слёз.
Церковь, ковчег мой, над волнами стонет
Похожие книги
