Вскоре Ветлицкого выводят в коридор и спускают в подвал, только там снимая наручники. Эти стальные браслеты так надавили запястья, что большие пальцы рук немеют. «Ещё не хватало забот, чтобы кисти отнялись; как же готовиться к урокам?» – глупая мысль, но Андрей её хорошо запомнил; беспокоясь о том, как писать планы, а писать вскоре действительно пришлось, только не поурочные, а то, что будет диктовать бешеный оперативник. Теперь, когда те кошмары несколько сгладились во времени, кажется, что подобные издевательства можно было перенести, не бросаясь очертя голову на канцелярские ножницы.
– Такой-то на выход! – лязгают дверные замки. – Лицом к стене, руки повыше, ноги шире. – Охранник обыскивает, вернее, шмонает повсюду: начиная от обуви и кончая воротничком рубашки. – Всё, пошёл!
Ветлицкий идёт по длинному коридору, если попадается кто-либо навстречу, кого-то из них поворачивают лицом к стене – видеть друг друга задержанным не положено. Сворачивают налево, и сразу возле столика дежурного видит этих двоих, которые таскали его на допросы, сами же и ведя следствие. Почему? При этом ничего не записывают, только оскорбляют и беседуют, задержанный оправдывается, приводит различные доводы, но их никто не берёт во внимание, впрочем, кто будет выслушивать человека, попавшего под «машину».
Глядя на Семёна, молодого и красивого парня, Андрей задумывается: отчего в нём столько всего намешано? Его напарник, тоже ещё мальчишка, лет двадцати двух, потише и постеснительней.
Однажды, когда Семён предостаточно наорался, а Андрей вдоволь насмотрелся на его разъярённую физиономию, тот неожиданно предложил своему напарнику:
– Может, подразомнёшься? – И кивнул в сторону допрашиваемого, поигрывая пистолетом. Второй, кажется, его звали Женей, отрицательно покачал головой. Ни слова не сказал, просто покачал головой и всё, хотя пистолет у него тоже торчал где-то под мышкой, прямо как у заправского сыщика… Этакие супермены. Предполагается, что им подспудно нравилось заниматься таким делом, раскручивать любого, кто попадал в их поле зрения, и пистолеты они ещё носили с удовольствием, хотя что может грозить юнцам в этих стенах. Попав за решётку, начинаешь невольно вести себя так, как привык в прежней жизни, то есть белое называть белым, чёрное – чёрным. Андрей сначала пропустил мимо ушей слова элегантного майора о том, что у них верить никому нельзя. «В том числе и мне», – уточнил тот в первые часы задержания, почему-то сделав ударение на последнем слове. Потом он напомнит об этом, уже после того, когда Ветлицкий, сломленный физически и психически, согласится подписывать всё, что молодые оперативники будут надиктовывать в черновые записи, а заодно, испугавшись угрозы ареста жены, и отказаться от адвоката. «Где ты ещё пятнадцать „лимонов“ возьмёшь, чтобы за жену заступаться?» – сказал Семён. «Она не виновна тоже…» – «Ну-у-у, пока разберутся, а денежки-то платить надо, тем более городские защитники с вами работать отказываются. Или надеешься на золотишко, которое вы в тайге отыскали? Мы тут, в отделе, сразу сообразили, чем дело пахнет, как только прочитали статью ещё одного писаки про ваши поиски чужого добра. Погоди, ещё и до Старцева доберёмся, хотя пока с этим делом нужно разобраться».
– Ну почему, – вопрошал оперативник, время от времени встряхивая Андрея, как грушу, – мы изъяли у тебя одежду, и вся она совпадает с той, которая была на преступнике? Моя, к примеру, не совпадает.
