– Выходи! Руки назад! Лицом к стене! Быстрее по коридору, ещё быстрее! Стой! Лицом к стене! Руки перед собой! Ноги шире!
Опять «шмон»? Только что обыскивали, и опять эта процедура, правда, без раздевания, просто обхлопали по бокам, по груди, заставили повернуться, снять ботинки, вывернуть носки. Дежурный сам лезет руками в обутку… Камера №… хотя какая разница, кажется, обыскали. Лязгает замок. Дверь открывается неполностью, она на страховочном тросике, чтобы заключённые изнутри пинком не распахнули. Тросик прицеплен едва ли не на средине створки, поэтому, входя в камеру, приходится нагибаться. Случалось наблюдать, сколь по-разному минуют створ двери заключённые. Опытные сидельцы проскакивают в камеру слегка боком. Изящно это у них получается, выработанная годами привычка, наверное, из-за боязни, если замешкаешься, получить дубинкой по спине. Андрею не перепадало.
В камере изолятора кроме Ветлицкого ещё двое. Один из задержанных лежит лицом к стене, как потом выяснилось – бизнесмен, убил из ружья вымогателя. Считает, что про этот случай в республике знают все. Второй – с лицом, заросшим до самых бровей, мужичонка. Андрей осмотрелся: камера небольшая, справа от входа унитаз, по-ихнему «алёнка». Тех классических параш, то есть бадеек с ручками, которые нужно по утрам выносить, нет, значит, прогресс и сюда проник. Прежде ему приходилось бывать на экскурсиях в различных подобного рода крепостях: Петропавловской, Шлиссельбургской. Вот глупец-то, ездил за тысячи вёрст от дома, чтобы посмотреть на… «кичу». Да гори она ясным огнём. Утром бизнесмена увели. «На суд», – пояснил чернявый мужичонка. Обслуга, которая состояла из «суточников», под присмотром милиционеров стала разносить хлеб и чашки, расставляя всё это под каждой дверью, по числу находящихся внутри, так что если исхитриться, то в щель «кормушки» можно было увидеть, что в «хате» напротив сидит трое, а дальше – пятеро. Чуть наискосок квартируют женщины. Ночью было слышно, как одна из них громко стонала, а подружка её просила: «Командир, а командир, подойди к седьмой!» – «Ну чего тебе?» – недовольно вопрошал дежурный. «Кукле плохо, дай обезболивающего». – «Утром скажете на обходе». – «Не выдержит, вызови скорую». – «Всё, меня нет…» – Милиционер уходил, а больная на минуту стихала, потом повторялось всё сначала.
– Будешь получать еду, – поучал Ветлицкого сокамерник, – нагибайся пониже, да смотри в пол и шевелись проворней, а то получишь вдоль хребтины дубинкой. Теперь-то стало понятно, что это была очередная порция «жути», а тогда… трудно было смириться с мыслью что всё это происходит с тобой и на самом деле. «Господи, за что?»
Лязгнули замки, приоткрылась дверь. Нагибаясь, Андрей делает шаг в коридор и берёт хлеб, по булке на брата, правда, каждая из них ну разве чуть побольше обыкновенного школьного пенала – чёрная и потрескавшаяся, далее в дюралевой тяжеленой миске на троих около литра светло-коричневой жидкости… Толян утверждает, что это компот. Вполне возможно, тем более сладковатый и каша или уха, но всё только приблизительно напоминает пищу, которой соответствуют подобные названия на воле, хотя есть можно и с голоду не помрёшь, вот разве что… хлеб?
– Через три месяца гастрит обеспечен, а то и язва желудка, – ворчит сосед, но выбирать не приходится и завтрак съедается, кроме хлеба. Хлеб на весь день, да такую булочку и не съешь в один присест. Старожилы после рассказывали, что, до того как местный пищеблок был прикреплён к одной из колоний, заключённых кормила церковь. Тогда и батоны были и котлеты. «Ишь ты, чего захотел, котлет!»
