Наконец Ветлицкого, так ничего и не решив, спустили в подвал, а дело, как выяснилось позднее, передали Хельге Степановне, чиновнице, по слухам, не так давно оступившейся на скользкой дорожке юриспруденции, а посему более гибкой и обязательной по отношению ко всему, чего от неё требовало вышестоящее начальство, но ещё до встречи с Хельгой дня два продолжалось странное перемещение Ветлицкого по кабинетам известного управления… Шум, поднятый на поверхности «болота», заставил выглянуть оттуда рыбину покрупнее. Для этого Андрея привели к тому самому начальнику УГРО, который уже тыкал перстом в его лоб, убеждая сознаться в чужих грехах. Чего он хотел на сей раз, Ветлицкий не знал, только здесь же, в его кабинете, он увидел в сторонке подобающего положению приличного роста, плотного телосложения и, в отличие от некоторых из этого здания, ни капли не схожего с фотороботом. Может, потому и не был похож, что обладал крепкой лысиной, которая незнакомца, кстати, совсем не портила, а только солидности добавляла.
– Вы знаете, кто я? – подступил к Андрею неизвестный гражданин.
«Вот тебе на, – тоскливо подумалось, – ещё один Шерлок Холмс». И покачал головой. Надо сказать, что в кабинете было жарковато, наверное, регистры центрального отопления здесь уже подключили, а раздевать арестанта, как и снимать наручники, кажется, никто не собирался. Пот в конце концов добрался до незатянувшихся рубцов на животе, и они нестерпимо зудели.
– Я, – продолжил инкогнито и назвался по имени-отчеству… Всё стало ясно – самый главный милиционер. Вот когда бы проявить Ветлицкому своё красноречие, если даже впустую, потом бы не пришлось жалеть о так бесславно загубленной партии, а то вышло, как у героя известной повести Валентина Катаева, командиру-то Андрей так и не показался, значит, и вся Одиссея приобретала тенденцию затяжного, почти неизлечимого заболевания, которое в лучшем случае должно было закончиться ничьёй, а в худшем… даже думать о таком не хотелось. Беседа не запомнилась, лишь один из вопросов остался в памяти: «Как же это так можно вести допросы, что уже менее чем через неделю человек, который работал с детьми, вынужден был попытаться свести счёты с жизнью?» Хотя вряд ли это стало для самого главного чина откровением, так и расстались, друг другом неудовлетворённые.
После ухода солидного гражданина в кабинет заскочили двое: один – всего лишь «видеоинженер», а другой – небольшого росточка, верткий, не иначе мастак по какому-нибудь садистскому виду спорта, прямо булгаковские персонажи. Они безо всякого объяснения, но полагаю, начальник УГРО был в курсе, подхватили Ветлицкого под руки и едва ли не силой вытащили на улицу. Яркий солнечный свет резанул глаза, зимний день царил надо всем, в своём сказочном великолепии. Как-то иначе выглядели и автомобили, почтительно снижающие скорость перед столь уважаемым зданием, и люди, идущие мимо этой крепкой бетонной коробки, равнодушно посматривающей на мир своими сотнями подслеповатых окон, а скорее всего, им и правда не было никакого дела до бравых омоновцев, до коварных убоповцев и разных прочих «шведов», это Андрей должен был их признавать, впрочем, по той хватке, с которой меньшой сопровождающий вцепился в рукав куртки, можно было понять, что и они почуяли что-то неладное, а значит, либо скоро отпустят, либо…
Заталкивая арестанта в салон «жигулей», «самбист» нарочито грубо пригнул его голову, так поступают герои забугорных боевиков, когда грузят в легковую машину какого-нибудь сопротивляющегося верзилу, но Ветлицкий-то, со своим расчерченным ножницами и скальпелем животом, сопротивляться не собирался. Мысли крутились вокруг одного: куда везут? День субботний, все учреждения не работают, нет же, неутомимые шестерёнки силового ведомства крутятся без остановки.
