И это было сказано в присутствии вдовы-матери, тут же позеленевшей от злобы за такое коварное предательство сына. Как он мог?! В то время, как всем известно, что не тихоня-Лизка, а она, Мария Фёдоровна самая добродетельная и любимая народом государыня!
Но торжество над ненавистной свекровью было не единственной каплей бальзама на душу Елизавете, но ещё и долгожданная сатисфакция по отношению к фаворитке. Мария Антоновна вдруг лишилась привычного внимания государя и была вынуждена половину вечера оставаться в тени славы Елизаветы.
Впрочем, Нарышкину Лиз недооценила. В разгар бала та якобы случайно оказалась возле Елизаветы и невинно справилась о здоровье императрицы.
– Благодарю Вас, я вполне благополучна, – ответила она ей, победно глядя сверху вниз на соперницу.
На что коварная Нарышкина доверительно сообщила:
– Ой, знаете, а я что-то сегодня недомогаю. По-моему, я беременна…
Это был удар ниже пояса. «Вот мерзавка!» – подумала Лиз, чуть не плача, – «Будто бы я не догадываюсь, от кого она может быть беременна». Фаворитка не прогадала; настроение Елизаветы на оставшийся вечер было безвозвратно испорчено.
Правда, Александр до окончания бала продолжал быть любезным с супругой. И Лиз грешным делом даже подумала, а вдруг он захочет ночью провести время с ней, вместо фаворитки? И даже на всякий случай облачилась перед сном в лучшую ночную сорочку.
Но Александр не пришёл.
Поутру, это обстоятельство огорчило Елизавету. А потом, нежась в кровати, она вдруг поняла, что не так уж ей хотелось присутствия мужа в своей постели, как просто осознания того, чтоб Нарышкина думала, будто он пребывает в её объятиях.
Её размышления нарушила камеристка; прокравшись на цыпочках, она тихонько осведомилась:
– Ваше величество? Вы уже изволили проснуться? В приемных покоях второй час один кавалергард настойчиво ожидает возможности нанести Вам ранний визит.
– Какой кавалергард?
– Говорит, что принес какие-то рисунки по поручению госпожи Протасиной.
Лиз мигом выпрыгнула из постели:
– Одеваться! Живо!
Она перевязала волосы шёлковой лентой и обернулась к камеристке, тянущей в комнату стеллаж с платьями:
– Не надо платья. Подай мне халат, – и, увидев удивлённый взгляд прислуги, поспешно добавила, – Ничего. Это неофициальный визит. Давай вон тот, синий с серебром.
Застегнув на талии пуговицы парчового халата, Елизавета опустилась в кресло у окна, взяла в руки чашечку с горячим кофе и приказала:
– Распорядитесь, чтоб пропустили того кавалергарда от Протасиной.
Алексей остановился посреди комнаты и невольно залюбовался императрицей. Без пудры и чопорного парика, в халате, она выглядела такой домашней и родной.
– Доброе утро, Ваше императорское величество, – поклонился он, – Варвара Николаевна сказала, что Вы велели занести рисунки.
– Присаживайтесь, Алексей Яковлевич, – она гостеприимным жестом указала на соседнее кресло.
Лёшка сел, неловко разместив на коленях большущую папку.
– Хотите кофе? – неожиданно предложила Елизавета.
– Нет, что Вы, – засмущался он.
– Не любите кофе? – уточнила она.
– Люблю.
– Так в чём же дело? Составьте мне компанию.
И, не дожидаясь ответа, сама взяла кофейник и наполнила вторую чашку.
– Благодарю, – Алексей принял чашку из её рук. Отпил, почувствовав, как горячая влага разливается внутри, согревая кровь.
– Как там, на улице нынче? – спросила она как-то запросто.
– Метёт, – ответил он, – Мороз. За щёки кусает.
