Китаянка на картине - страница 2

Тем утром я потеряла себя среди сонма сверкающих звезд… Я забыла себя среди тысяч лучившихся песчинок, висевших на небосводе, сосредоточив в себе пространство и время, в бескрайности небесной.

Бездна без дна.

Целая вселенная распахнула врата передо мною – и увиденное взволновало меня.

Видите, как я потрясена этим. Неисцелимо.

Но кто бы не был потрясен, подобно мне?

Знаешь, в жизни не так часто выпадает счастливый шанс – раза два, может, три. Главное – его не упустить. Остальное не важно [2].

Мишель Бюсси. Черные кувшинки

Париж, Порт-де-Лила

18 августа 2001 года

Она

Она видит его. Она выходит из вагона метро. Он входит. Она оборачивается. Тут двери закрываются. Он смотрит на нее, стоя за стеклом; она тоже смотрит на него.

Миг, он растягивается, отделившийся, повисший вне времени. Запечатленный.

Менее чем через десять секунд поезд отправился, и мрак туннеля поглотил его.

Но он уже на сетчатке глаза. Его облик впечатался в нее. Миндалевидные голубые глаза с зеленым отливом, пожалуй, слишком глубоко посажены под кустистыми бровями; лицо скорее треугольной формы, светлая кожа и высокие скулы, пятна веснушек, но не очень заметные, а волосы темные, не слишком короткие и взлохмаченные. Воспоминание о его походке, широких плечах, о том, чем он пахнет – это запах йода, слегка сладковатый… И особенно – о его взгляде. Проникновенном. Сумрачный красавец…

Но черты уже расплываются, вот-вот сотрутся вопреки усилиям удержать их. Она пытается. Они тают, увы, срезанные оградой перрона, растворяются в керамической белизне выложенных плиткой сводов.

Снова подняться наверх, снова занять свое место в толчее жизни, а в сердце настойчиво щемит, оттого что его потеряла, его. Вдохнуть свежего воздуха и дожить обычный денек. Подставить себя удушливой жаре августовского Парижа с его запахом плавящегося асфальта и не обращать на это никакого внимания. Шагать, не различая ничего вокруг, и все же прекрасный незнакомец из метро нет-нет да и вклинивается урывками в самые недоступные мысли. Двигаться в толпе людей и искать похожих – чтобы даровать плоть смутному воспоминанию, иначе оно может в конце концов совсем испариться. Признаться самой себе в очевидном: что совершенно невозможно в точности воссоздать его черты, а все, что от этого остается, – жестоко ускользает, абсолютно неуловимо: кажется, это почти насмешка.

Сказать себе: я узнаю его из тысячи, это лицо, вдруг возникшее на несколько кратчайших мгновений из ничего…

Вновь обрести жизненный темп. Думать о другом. С ходу навоображать сценарии, в которых они с ним играют главную роль. Поразмышлять, какое имя ему бы подошло. И не выбрать ни одного. Представить себе, по договоренности, деловой завтрак с ним. Однако… с ощущением пустоты ниже пояса. Такой же огромной пустоты, как этот Париж, разъехавшийся в отпуска. В пустом городе и в сердце пусто.

И признаться самой себе, что это и вправду трогательно.

Печально.

Париж, Йенский мост

3 декабря 2001 года

Он

Он выходит из автобуса номер 72. Небольшая толкучка. Все спешат. За три недели до Рождества эйфория уже ощутима. Он думает: надо будет серьезно заняться выбором подарков. На работе завал. Уже четыре месяца все задания неотложные. Иначе говоря, ему предстоит все закончить до праздников. Оживление на бульварах подтверждает, что обратный отсчет действительно начался. Сговорившись с братьями и сестрами, он смог перехватить письма, написанные его племянниками и племянницами святому красноносому добряку с непомерным пузом и длинной седой бородой. А вот насчет взрослых… тут его, видно, ждет та же головоломка, что и каждый год. Наверное, сухая грелка – такая, в пупырышках типа вишневых косточек, – для его матери, ведь у нее шейный радикулит, или распылитель ароматических эссенций… да, почему бы нет… а для сестры Элины… массаж. Поглядим. А Реми… о-ох…