Ключи к предназначению – мотивирующие практики, расстановки и не только - страница 4

Шли 90-е. В моих воспоминаниях это был период большого творчества в образовании – мы писали программы и создавали методические пособия, выступали на конференциях о своих наработках, снимали передачи на местном ТВ. И никакой бюрократии, отчетов, писанины в то время не было – учителя учили и воспитывали, дети росли. Правда, в 90-е платили нам зарплату редко, иногда раз в 4-5 месяцев, но я еще посиживала на шее родителей, поэтому запомнила те времена как активные и счастливые.

Мне, как молодой активной творческой девушке, поручали вести все предметы, которые вводили тогда в школы в качестве эксперимента. Таким образом мне довелось преподавать уроки этикета, этики, конфликтологии, основ медицины, экологии и чего то еще, чего даже не помню. Ну и, конечно, я вела основной предмет – биологию. Сначала я была счастлива и отдавалась после уроков самодеятельности и любительским театральным постановкам.

Однако, проработав десять лет, я испытала то, что психологи называют профессиональным выгоранием. Работать становилось все тяжелее и уже неинтересно. Энтузиазм прошел, развития для меня в школе не было, так как моя молодая амбициозность не нравилась директору, желающему видеть в учителях прежде всего старание и подчинение, нам было непросто сработаться, многие перспективные молодые учителя стали уходить. Но я не понимала – куда мне идти? Что я еще умею? Каждый день напоминал предыдущий, все уроки я знала наизусть. Любовь к ученикам и готовность работать даже в выходные бесплатно сменялись раздражением. Стали проявляться психосоматические симптомы, я смогла насчитать у себя шесть заболеваний, кричавших о моем сопротивлении ходить в школу – от хронического насморка на нафтизине до остеохондроза. Введение новых административных правил с большим количеством отчетов, бумаг, электронных таблиц, ЕГЭ уничтожило мои остатки желания ходить на работу. Это было печально. Времена неумолимо менялись. Но долго я не могла выйти из позиции жертвы: я жалела себя, но боялась уйти из организации, трусила.

Я знала, что я хороший учитель, что понятно объясняю, легко заинтересовываю людей, результативно готовлю к поступлению в вузы. Все чаще я стала задумываться о смене деятельности. В поле моих интересов попала близкая к педагогике специальность – психология. Ведь в школе был штатный психолог, и я посматривала, как увлекательно девушка-психолог разбирала рисуночные детские тесты, сколько тайн и загадок в них было спрятано, это меня влекло.

В тот период жизни стало происходить неприятное. Мне стали сниться страшные сны, кошмары, от которых я просыпалась с криком. Надо сказать, что в детстве и юности у меня не было никаких проблем подобного характера, но тут было что-то не так. Ведь я переехала на новую квартиру, и тут началось! Сквозь сон я чувствовала присутствие кого то, кто будто стоит надо мной и смотрит, и было это словно грань сна и яви, это угрожающе пугало меня. Я обратилась к неврологу, потом в психотерапевтический центр, сделала энцефалографию, врачи оценили, что все в порядке, поэтому я получила рекомендации меньше напрягаться, меньше переживать, пройти курс у психолога, и меня направили к гештальт-терапевту, который в нашем городе тогда был единственным. Так началось мое «путешествие в гештальте», в одном из самых популярных в мире направлений психотерапии.

Поначалу я отнюдь не ходила на терапию регулярно, скорее это было для меня словно развлечение, отдых, творческий процесс. Оказалось, мне очень нравилось говорить о себе, ой, как же мне это нравилось! Ведь когда работаешь с людьми, особенно с детьми, то отдаешь им свою энергию, внимание, становишься «человеком для других», а так хочется иногда получать внимание и для себя. Еще я полюбила рассматривать метафорические карты и сочинять по ним истории, выполнять в качестве задания какие-нибудь рисунки.