Я прикусила губу, сильно нажав на ручку. На бумаге расплылась большая клякса.
С досады скомкав листок, я швырнула его в огонь. Он вспыхнул в камине дрожащим ярким пламенем вместе с другими пятью вариантами этого же письма.
Положив ручку, я потерла виски.
Как трудно оставаться остроумной и веселой, работая над этой второй книгой! Единственное, чего я хотела, – это свернуться клубочком под письменным столом и никогда оттуда не вылезать. Я была безумно несчастна и одинока и часто думала о той ночи, когда сунула голову в духовку. Жаль, что я не дошла тогда до конца!
Я постоянно окружена людьми, но никто из них не делал меня счастливой. И сейчас я строчила очередное тоскливое письмо Марку, который, казалось, один во всем мире понимал, что я чувствовала.
Красивая Нэнси Митфорд. Правда, не совсем такая же красивая и умная, как ее сестра Диана.
Не совсем такая же счастливая.
Не совсем такая же замужняя.
Не совсем.
О, как я любила Диану и одновременно презирала! Она имела все, чего я желала в жизни, и тем не менее как я могла завидовать ее счастью?
Раздался резкий телефонный звонок, и я поспешила в холл Ратленд-Гейт – нашего фамильного дома, выходящего окнами на Гайд-парк.
– Резиденция Митфордов.
– Вызывают достопочтенную [9] Нэнси Митфорд.
– У телефона.
Послышались какие-то помехи и приглушенный голос:
– Соединяю вас, сэр.
– Дорогая, – из трубки донесся голос Хэмиша, и я вздохнула от облегчения.
– Хэмиш, это ты?
Мои руки задрожали, и я, ослабев, присела на краешек одного из викторианских дубовых кресел, стоящих по обе стороны консольного столика.
– Единственный и неповторимый.
– Возвращайся в Лондон. Без тебя ужасно тоскливо.
– Но, видите ли, очаровательная леди, я уже вернулся.
Мое сердце замерло, и я крепче сжала трубку.
– Как?
– Нью-Йорк такой мерзкий! Лондон – единственный город для меня.
– Никогда больше не уезжай, – с улыбкой произнесла я.
– До конца моих дней.
Мы оба знали, что это неправда. Как только он рассердит своего отца, его снова отошлют в Америку или в Канаду.
– Лондон кажется еще более унылым, чем был до моего отъезда. А ведь и года не прошло.
Нахмурившись, я взглянула на потрепанный ковер, даже более древний, чем Ратленд-Гейт.
– В любом случае в Нью-Йорке дикая тоска, – продолжал Хэмиш, растягивая слова. – И ни капли спиртного, если не знаешь нужных людей. Можешь себе представить – быть арестованным за то, что выпил бренди?!
– Именно это, конечно, с тобой и случилось?
– Конечно. Я имею в виду бренди, а не арест. Скажи-ка мне, дорогая, где все? Я ожидал получить с полдюжины приглашений в тот момент, когда переступил порог.
Интересно, когда он переступил порог?
– «Ритц». «Кафе де Пари». Балет. Сейчас в моде частные вечеринки, Хэм. Единственное, что требуется, – это прихватить бутылку их любимого спиртного.
Я и сама постоянно пила на вечеринках до двух-трех часов утра. Выжить – вот что главное.
– Давай сходим в «Кафе де Пари» на ланч. Я заеду за тобой. Мне пригласить всех, как обычно?
«Как обычно» значило, что весь «Цвет нашей молодежи» соберется в этом кафе и высосет немало шампанского и бренди. Расходы не заботили нас – в том числе и меня. Хэмиш вернулся, и я отчаянно хотела его видеть.
– Чудесно. Все будут рады тебе.
– Но не так рады, как ты, – заметил он.
Тон был насмешливым, и это поразило меня так, как ничто из того, что он говорил прежде. Его самоуверенность раздражала. Он ведь даже не подозревал, что ради него я отвергла всех поклонников. Кажется, я слишком любила его.
