Читать онлайн Элиза Найт - В главной роли Адель Астер

Март 1923 года

Нью-Йорк

Огромный пароход «Аквитания» высился у причала, из четырех черно-красных труб вылетали клубы серо-белого дыма. Похожие клубы вылетали и из моего рта, и я потуже обернула шею горжеткой. Океанский лайнер поражал своими размерами – множество палуб, на них сотни окон и иллюминаторов. Плавучий небоскреб, если только такое бывает.

Я гадала, глядя на этот водоплавающий танк с плавными обводами: здесь множество рядов, один над другим, и каждый уровень отличается от прочих, а где, по моим собственным понятиям, мое место? Среди глянца и гламура первого класса, надежд и упований второго или в отчаянной решимости тех пассажиров, что затерялись в третьем? Среди выверенного распорядка капитанской палубы или в хаосе корабельного чрева, где матросы швыряют уголь в топки? А снаружи – такая аккуратная конструкция, все ко всему пригнано. Наверное, место мое на променаде: торопливо шагать по периметру, пока меня не кликнут на один из уровней. После многочисленных попыток достичь гармонии между амбициями и страхами, блеском и безнадежностью, я прекрасно усвоила, что безупречно выглядящая вещь редко является таковой.

Я заметила, что Фредди, мой брат, смотрит на меня с любопытством: глаза у него кофейного оттенка, на тон светлее моих темно-карих. В детстве я была выше его, но потом он умудрился меня перегнать, я же едва перевалила за пять футов. Маленький братишка стал большим братом. Наша мама Энн держала его под руку, бантик на боку ее зеленой шляпки-колокола трепетал под ветром, на лице, все еще молодом, играла легкая улыбка. Куда их поместить на этом судне – в распорядок, хаос, надежду, решимость?

– Ну ничего себе, Делли! – Фредди громко произнес мое прозвище, уменьшительное от «Адель», а потом вновь принялся ошеломленно рассматривать лайнер. – Перед нами все наше будущее.

Все наше будущее – успех или провал.

С самого детства мы привыкли ездить на поездах, пересекать Америку с гастролирующей водевильной труппой, а последние шесть лет провели на Бродвее. Никто из нас ни разу не бывал на борту судна. Это путешествие означало важный шаг вперед в нашей артистической карьере – нас ждал дебют на лондонской сцене. Шанс показать всему миру, что мы восходящие звезды. Мы уже почти двадцать лет пели, танцевали и выступали вместе, и вот нам предстоит вырваться на сцену, о которой мы столько мечтали, сцену, которая подарит нам блеск и влияние.

Надежды и упования.

И все же я не могла не задаваться вопросом: а мне этого хочется? Работать я начала в возрасте восьми лет. Чем только не пожертвовала, чтобы добиться того, чего добилась, – дружбой, любовью, отдыхом от непосильных нагрузок, жизнью – сколько еще готова я жить в режиме «репетируй-выступай-спи», и так до бесконечности? Я же на это не подписывалась…

– Все говорят: не пароход, а красавчик, но я этого не вижу, – поддразнила я Фредди. – Просто здоровенная кастрюля из черно-белого металла.

Мне было жутко не по себе от мысли, что сейчас придется взойти по трапу на борт этого непонятно как держащегося на воде лайнера – с виду тяжелый, может и утонуть. Я заправила выбившуюся темную прядь под охристую шляпку-колокол и вознесла молитву о том, чтобы корабль наш не врезался в айсберг, как «Титаник» в первом своем рейсе, одиннадцать лет назад. «Аквитания» строилась в подражание «Титанику» по части роскоши и комфорта, но на ней, по крайней мере, хватало спасательных шлюпок на случай, если нас постигнет такая же беда.

Мы не первые члены семьи, отправляющиеся за океан. За четыре года до моего рождения папа – теперь он дожидался нас дома, в Омахе, – прибыл из Австрии на Эллис-Айленд, оставив в Старом Свете родителей, братьев и сестер. Он как-то перенес путешествие через Атлантику, значит, и мы перенесем. В конце концов, мы, спустя поколение, осуществляем его мечту. Заняли достойное место на сцене – он тоже об этом мечтал.

Решимость. Иссякла.

Мне кажется, сейчас я боялась утонуть не столько в буквальном, сколько в переносном смысле.

Первые восемь лет своей жизни я прожила как Адель Аустерлиц из Омахи. Как дочь Фрица – эмигранта, австрийского еврея, крестившегося в католическую веру, и Иоганны, родом из Пруссии, американки в первом поколении. В три года я стала еще и сестрой Фредди. А потом внезапно превратилась в Адель Астер из Нью-Йорка. Фамилия не такая австрийская, не такая странная. Подходящая для звезды.

Я так давно стала Адель Астер, что уж и не помнила, какова собой Адель Аустерлиц и кем она могла бы стать.

Иногда все же хотелось это выяснить. Но по большей части я отмахивалась от этой мысли. В конце концов, showmustgoon.

Я уняла расходившиеся нервы, спрятала страх под предвкушением того, что означало для нас это путешествие: великого будущего. Ради нас родители принесли в жертву очень многое – почти всё, возможно, даже и собственное «я». С этим напоминанием нахлынули самые разные чувства: страх перед провалом, гнетущее чувство долга. Выбора у нас не было: только успех.

– А, вот вы где. – Подошел Алекс Аронс, наш импресарио, в зубах наполовину искуренная сигара. Рядом с ним семенила его жена, очень стильная, в отделанном мехом пальто. Именно Аронсы организовали нашу поездку с помощью одного лондонского продюсера. – Давайте на борт!

Носильщики подхватили наш багаж, а мы все впятером начали подниматься по трапу. Оказавшись на палубе, я уже не хотела уходить внутрь. Не сразу. Посмотрела назад, на причал. На Нью-Йорк. Вот каким увидел его по прибытии мой отец. Вид на город мечты. Я раньше думала, что и моя мечта воплощена в Нью-Йорке. Сейчас эта уверенность испарилась.

Я оперлась локтями на перила, дожидаясь, когда судно двинется; холод металлической балки проник под пальто.

– Ты что делаешь? – Фредди остановился рядом.

– Давай попрощаемся с ними так, чтобы они ждали нашего возвращения, – предложила я.

В последние несколько лет наш дуэт стал достаточно известен, нас узнавали в толпе. Частица моей души тревожилась о том, что покорять мир мы уезжаем на пике своего успеха, а по возвращении, возможно, придется начинать все сначала – трудиться еще больше. Обычная история, но мне сейчас казалось, что сил на новую попытку у меня уже нет.

– А, ясно. – Фредди передернул плечами – мол, легко.

Я улыбнулась, радуясь его приподнятому настроению – а то иногда он умел дуться. На причале мы старались оставаться незаметными, чтобы не привлечь внимания репортеров, но сейчас между нами возникла преграда, поэтому я схватила руку Фредди и мы помахали толпе. В ответ раздались восторженные крики, которые, похоже, растопили у Фредди последние сомнения. Он сдернул с головы шляпу, закрутил ею над головой. Холодный ветер с залива швырял мне волосы в лицо и грозил вырвать шпильки, удерживавшие мой «колокол» на месте.

С причала раздались прощальные крики – все пришли проводить в дорогу своих близких. Возможно – ну, просто возможно – кто-то пришел ради того, чтобы проводить нас.

– Делли, пойдем внутрь. Ты простудишься насмерть, – позвала меня мама.

И что тогда будет с тобою и с Фредди?

Когда, на пороге моего превращения в женщину, нас на два года убрали из водевилей, чтобы Фредди мог меня догнать, я вдруг поняла, что я – центр всего. Вернее, этого от меня хотят. Но почему карьера Фредди должна полностью зависеть от меня? А может, без меня он бы воспарил еще выше. Трудно ему было сиять, стоя в моей тени.

– Чуть позже. – Я сдула с лица растрепавшиеся волосы и содрогнулась от холода, а потом еще активнее замахала собравшимся внизу – и махала, пока холод не заставил меня прекратить. Да, мама все-таки права, еще не хватало проболеть всю дорогу. Если уж и сейчас она мною командует, все будет в десять раз хуже, если я вдруг слягу. Я опустила руку.

Я как раз собиралась отвернуться, но тут заметила на причале какого-то мужчину – он лихорадочно чиркал в блокноте и щелкал фотоаппаратом. Я опознала газетчика, который давно уже ходил за мной, как ручной ягненок. По-моему, он в меня втюрился. Писал обо мне всякие хвалебные вещи, мой танец называл «лиловым пламенем» и все такое. Вот и сейчас он посмотрел на меня снизу вверх, помахал, и я решила вознаградить его обожание и послала ему воздушный поцелуй.

– Не надо, Делли, – в голосе Фредди слышался рык. – Незачем его поощрять.

Он всей душой ненавидел мистера Нейтана, как и всякого, кто отвлекал меня от главной цели – стать звездой.

Я передернула плечами и лукаво усмехнулась:

– Ты злишься, потому что он сказал, что ему нравятся только танцоры без штанов.

Фредди закатил глаза.

– Ага, а если бы ты танцевала без юбки, он вообще был бы счастлив!

Я сделала вид, что возмущена и шокирована, ткнула Фредди кулаком в грудь, но на самом-то деле брат умел рассмешить меня лучше всех остальных.

– Ты прав. Я уверена, что этот газетчик, да и все мужчины, которые на меня смотрят, предпочли бы, чтобы я была подоступнее.

Я любила флиртовать – и танцевать, и посылать воздушные поцелуи, – но ничего более вольного себе не позволяла, не хотела ставить под удар свою сценическую карьеру и свою семью. Я глянула за спину репортера, на женщину, притихшую в объятиях мужчины. Они смотрели друг на друга, забыв обо всем, губы их раскрылись от восторга, какой мне даже не вообразить. Сердце сжалось от мысли об утрате чего-то, чего у меня никогда не было. Каково это – когда тебя обожает человек, в кого ты сама влюблена до безумия? В мысли вкралась грусть, и я резко перевела взгляд обратно на Фредди.

Брат неодобрительно хмыкнул.

– А ты побольше посылай ему поцелуи, он тебя в такие и запишет.

Я рассмеялась, хотя и через силу. Отбросила меланхолию и обратилась к тому, что умела лучше всего: поддразниванию, добрая старая Делли всегда не прочь похохотать, – подмигнула маме, которая смотрела на нас, качая головой, как в те времена, когда мы были маленькими. Мама часто нас цукала и шпыняла, но при этом была нашей главной опорой. Ради нас она пожертвовала собой, переехала из Омахи в Нью-Йорк, когда мы еще были маленькими, чтобы мы могли поступить там в танцевальную школу и пробиться в люди. Папа остался – работать и обеспечивать нас деньгами. Я иногда гадала, кому из них важнее наш успех.

Мне было восемь, когда мы с мамой и Фредди превратились в неразлучное трио. Я боялась, что в этой поездке трио сведется к дуэту, потому что новый лондонский продюсер поначалу отказался оплачивать мамин билет. С другой стороны, надежда на свободу вселяла в нас некоторый азарт. И все же они с Фредди долго нудили, что мне нужна компаньонка. В результате продюсер уступил. Да, я мечтала вздохнуть полной грудью, но ехать без мамы было очень страшно. Наш фурор на британских берегах должен был стать кульминацией не только наших, но и ее трудов – так что, по совести, ей полагалось при нем присутствовать.