Енмин улыбнулся, едва заметно.
– Как и я, президент. Это и делает нас партнерами.
– Есть одна деталь, – неожиданно сказал Рем, прищурившись, – которая меня тревожит. Как вы планируете справляться с местными регуляторами и их влиянием?
Енмин слегка наклонился вперед, голос стал тише, но еще увереннее:
– В Пусане и Сеуле у нас есть свои люди. Они умеют говорить на нужном языке и знать, когда стоит уступить, а когда поставить жестко. Бюрократия – это лишь часть игры, но не ключевой игрок. Главное – контроль над информацией и доступ к правильным связям.
Рем медленно кивнул:
– Тогда мне нужна ваша гарантия, что ни одна утечка не сорвет планы. В бизнесе с таким уровнем риска нет места ошибкам или случайностям.
– Гарантию? – улыбнулся Енмин, – Вы знаете, что гарантии – роскошь слабых. Но могу сказать одно: мы не позволим себе проиграть эту партию. Ни в коем случае.
Рем перевел взгляд на окно. Его пальцы медленно скользнули по подлокотнику – не жест, а намек.
– Громкие слова, – тихо, без интонации. – Но вы ведь знаете, господин Кан… в моей системе координат проигрыш – не термин. Это диагноз. Неизлечимый.
Он повернул голову, встретился с ним взглядом. Ни угрозы, ни эмоции. Просто хищная, математически точная тишина.
– Если кто-то позволяет себе ошибку, он больше не нужен. Ни в команде, ни в системе, ни в земле, в которой его закапывают.
На мгновение воцарилось молчание. Даже мягкий гул поезда стих.
Енмин отвел взгляд, пригладил лысину, вернув себе улыбку.
– Потому я и здесь, господин президент. Мы не ошибаемся. Мы корректируем.
– Корректировки бывают разными. Одни – в документах. Другие – в траектории пули. Вы с какими работаете?
– С теми, которые быстрее, – отозвался Кан, и на секунду между ними промелькнуло мимолетное взаимопонимание. Лед узнает лед.
Рем повернул голову к окну.
– Тогда начнем с цифр. Мне не нужны эмоции. Только выручка, охват, трафик и рычаги давления. Если ваш сын все еще в уравнении – пусть он будет активом. Но если он слабое звено, вы его обрежете. Без колебаний.
– Уже сделал, – тихо ответил Кан. – Он больше не в уравнении.
Рем кивнул.
– Хорошо. Значит, вы умеете выбирать.
Он достал тонкую папку из кейса.
– Вот стратегия. Первый квартал. Ваши юристы пусть даже не читают – все подписано с обеих сторон и на трех уровнях. Это уже не бизнес. Это процесс. Он не должен останавливаться.
– Он и не остановится, – почти с уважением ответил Кан. – Вы… строите империю. Я хочу быть рядом, когда она начнет поглощать остальных.
– Она уже начала, – спокойно сказал Рем. – Вы просто этого еще не поняли.
Поезд давно уже скользил по рельсам, мерно покачиваясь, как хищник в ожидании сигнала к броску. И именно в этой ритмичной тишине Рем заметил его – мужчину у самого края вагона.
Тот сидел у окна, как случайный пассажир, выбравший место по привычке. Тень от занавески скрывала лицо частично, но не полностью – ровно настолько, чтобы остаться незаметным большинству, но не ему. Расстояние было идеальным: наблюдать, но не привлекать внимания.
Одежда – серая обыденность. Потертые джинсы, ветровка цвета мокрого асфальта, книга с загнутыми страницами – все как надо, чтобы слиться с фоном. Слишком правильно. Слишком стерильно.
Рем сразу уловил фальшь. Не в том, как мужчина держал книгу, а в том, как не читал ее. Не взгляд, а расчет. Не поза, а уклон. И тонкая, почти невидимая жилка – прозрачная леска наушника, ползущая к уху, – выдала больше, чем любой допрос.
