– А финны у вас лес спокойно покупали? – меня давно интересовал этот вопрос.
– Шутишь, спокойно? Они с радостью брали. У нас лес этот копейки стоил. Им кто-то из конторы бумажки липовые оформлял. И все шито крыто. Даже о каком-то приграничном сотрудничестве отчитывались. Сейчас на бывшем леспромхозе что-то ворочаются, какой-то проект. Но не особо верю, там ничего уже не осталось.
– Понятно, экология-экологией, а копейка рубль бережет. – высказался Ларик.
– А вам лес не жалко было? – спрашивает Сазан.
– Жалко, но себя больше жалко. Да и, Артем, смотри какой расклад. Вот если ты сидишь на месте, живешь. И думаешь, что и дети у тебя здесь жить будут. Что это твой дом. То тогда одно дело. Если не крыса и с голоду не мрешь – то не будешь этой хуйней заниматься. А тогда по-другому было. Никто не думал об этом. Думали, что завтра вообще, может, все кончится. И нас от электричества отключат, от воды и бросят тут на шишках сидеть. Как бы это тебе объяснить. Вот если твоя яблоня, ты ее любишь, и она тебе нужна – ты на лесенке аккуратно яблоки собираешь. А если тебе на нее насрать, а нужно только побыстрее и побольше яблок схватить, пока хозяин не вернулся – ты ее бензопилой свалишь, а яблоки вместе с ветками утащишь по-быстрому, хер с ним, что помнется половина. – поясняет Леонид.
– Понял, а сейчас что? – продолжает Сазан.
– А сейчас безвременье. Застыло все. Получше стало, но тоже мутно, непонятно. Вот и сидим, смотрим, в какую сторону все повернет. – добавляет Леонид.
– Давайте песни петь. – предлагает Кислый.
– Вот, дело говоришь, – давай. – соглашается Леонид. – Артем, приступай.
Сазан берет гитару и начинает издавать тягучие тошнотворные звуки: проверяет, как настроена. А я со всей ясностью понимаю, что уже тепленький. В той кондиции, когда хочется или петь, или произносить речи, но голову не покидает одна навязчивая мысль. И мысль эта не про лес, и даже не про Леонида. «Пошел бы я за пивом?». Сазан настроился, над озером грянуло привычное, заждавшееся: «Границы ключ переломлен пополам…».
Лес наполнился звуками, слова погнали рябь перед собой по гладкому зеркалу озера. Замер далекий лодочный мотор, замерла дорога. Поселок застыл и превратился в декорацию. Сосны тихо покачивались над головой; впитывали звуки мохнатые мхи по кочкам. Взгляд ушел вглубь в себя и вдаль за невидимым. И становилось проще и веселее. Как будто все пространство вокруг забирает тяжелые черные камни, хранящиеся в нутряных глубинах. Камни, силой песни обращенные в звуки. И на их место теплой уверенностью приходит спокойствие. Все уже было, все еще будет.
Песни идут одна за одной. Песни веселые и грустные, пережившие десятилетия и те, которые забудут через год. А мне-то казалось, что Сазан ничего не знает. Леонид тоже сыграл. Но больше всех поразил Кислый. Я не мог представить, что он ходил в хор. Кислый пел сам по себе, без музыки что-то совсем мне неизвестное. Его фигура, мы, все вокруг, само время настолько не вязались с песней, что это казалось неумелой компиляцией. Где-то в разгар заседания Леонид сообщил Витале, где мы сидим. А потом вся эта история с ягодной машиной как будто вообще забылась.
На словах новенького трека «В левой руке – „Сникерс“, в правой руке – „Марс“. Мой пиар-менеджер – Карл Маркс!» кто-то показался на тропинке. Мужик средних лет в черных спортивных штанах, олимпийке, с коротким седоватым ежиком на морщинистой голове.
