– Один, два, три, четыре… – считал Смольков, прислушиваясь к нарастающей тишине в зрительских рядах. Леша сунул мне в руки матрас и кошелку.
– Тверда, упряма, целеустремленна, как член девственника! – шепнул мне в затылок режиссер и ткнул в спину: – Пошла!
Должно быть, неопытный в деле метания женщин, Иннокентий Романович не успел ухватить на спине оттопыренное одеяние. Через несколько дней я его простила. Приближаясь к давно не крашеным доскам, заметила, что Ирка сидит на стуле, разинув рот и глядя в одну точку.
– А, дьявол! – воскликнула Зинка, шарахаясь на матрас, не отскочивший в сторону.
– Смотреть надо было, раззява! – рыкнул надзорник и, скрывая испуганную осторожность за показной грубостью, помог мне подняться.
– Ударилась? Играть можешь? – донесся из-за спины виноватый шепот Смолькова.
Я сердито кивнула Леше:
– Отцепись ты! Нормально все.
– Ты новенькая? Пойдем, представлю старшей, – запоздало подскочила карманница, выныривая из прострации.
Я двинулась меж обитателей камеры, ни с кем не здороваясь. Как потом уверяли свидетели, со злобно перекошенной мимикой. (Нещадно ныло запястье, ударенное при падении. У меня, почему-то, боль вызывает злость, а не слезы – особенность психологии.) Выслушав диалог со старшей, публика поверила: такая, при случае, пристукнуть может. Карманница подвела меня к старой железной кровати.
– Застелай! – приказала я тоном самым непререкаемым и бросила матрас на панцирную сетку. По сценарию, я сама уделываю постель, но одной рукой не решилась. Чтобы не выпасть из образа «незлобивой и чуткой» и не нарушать ход спектакля, Ирина вынуждена была подчиниться.
Ввели избитую Киру, публика переключила внимание на примадонну. Теперь нам с воровкой предстояло повернуться боком к народу и тихонечко разговаривать, перекладывая содержимое моего пакета в тумбочку. По схеме, я угощаю неожиданно обретенную подругу конфетами.
– Что ж ты, милая, растерялася? – прошипела Зинка, выкладывая горсть «Ромашек» на столешницу. – А если б я животом ударилась?
– Прости, Жень, прости! – зашептала девушка с жаром. – Ты только в зал не оглядывайся. Ты знаешь, кто там сидит?
– Какое мне дело?
– Акулина и Юлиан! Оба! Ты знаешь, что это значит?
– Какой еще Юлиан?
– Юлиан Жирков! Режиссер сериала! Он всегда появляется, когда кандидаты уже подобраны. В последний раз хочет убедиться, со Смольковым поторговаться.
– Он вас как рабов покупает?
– А ты как думаешь? Подготовленный артист денег стоит. Как и спортсмен, между прочим. Моего Олега три раза перекупали, а нам только на руку. Он в Канаду теперь уехал, за сборную по хоккею выступает. Олег Оскомин – слыхала про такого?
– Краем уха, Саша хвалил.
– Мы с Юлианом встретилась взглядами, – продолжала восторженно Ирочка, – он так на меня смотрел! Так бы и отдалась, не уходя со сцены! Как ты думаешь, за кем он пришел? – мечтательно прошептала девчонка и больную руку мою что было мочи стиснула.
Я пискнула и отдернулась. «Только не за тобой, недотепа», – мелькнула в голове злая мыслишка. К счастью, конвойный вызвал нас на работы, что спасло мою карму от льстивой лжи.
Теперь отдыхаем, приходим в себя. Две-три минуты, пока мужчины выносят со сцены кровати и ставят столики со швейными машинками.
– Что же ты вытворяешь, кобылка моя норовистая! Без ножа ты меня зарезала! – запричитал взволнованный Штуцер и бросился в мою сторону. Я поспешно выставила вперед здоровую левую руку, сценарист за нее ухватился. – Ты всю линию переиначила! К Зинаиде кроткой возврата нет, как теперь выкручиваться будешь? И другим под тебя подстраиваться придется, на ходу, экспромтом! Опозоримся перед Жирковым!
