– Юль, а могу я спросить? У тебя в самом деле никого не осталось? Кривотолков был страстно влюблен, очень хороший парень.
Девушка дернула плечиком, кривенько усмехнулась:
– Не в этой жизни, наивная ты моя, а в давно безвозвратно прошедшей. Это бабы десятилетиями мужиков из колоний дожидаются, а мужчины нас тут же бросают. Ни писем, ни передачек, ни хлопот об уменьшении срока от мужей не дождешься. А придешь домой – не нужна, новенькая жена в твоей квартире командует. Да что мужик, даже дети от матери отрекаются. Нашла кого вспоминать, Вовчика…
Лязг железа ударил в уши, я невольно вскинула голову. Из дверцы машины поодаль кто-то выбросил черный плащ, рукава взмахнули в полете. И сразу люди остановились, машины затормозили, водители выскочили на дорогу. Мы с Юлей ускорили шаг. Посредине проезжей части лежал парень в черном костюме мотоциклиста. Шлем с темным стеклом скрывал лицо, широкая струя темной крови текла на асфальт.
– Скорее, скорей приезжайте! – призывал мужчина футболке в сотовый телефон. – Он жив, шевелится, можете успеть!
Второпях я открыла сумку, достала стерильные салфетки. Протянула пачку мужчине:
– Зажмите рану, надо остановить кровь.
Тот даже руку не протянул:
– Не лезь, а вдруг навредишь.
Десятки взрослых людей молча стояли рядом. Никто не знал приемов первой помощи, никто не хотел дотрагиваться до умирающего. За фразой о нечаянном вреде скрывалось тупое, мрачное отчуждение: это не я и не мой родственник. Все вокруг, как один, допускали возможность смерти. Смерти на их глазах, без права на борьбу за выживание. И я отупела и отступила под авторитарным напором стада, против воли и убеждений подчиняясь молчаливому решению большинства.
Первой опомнилась Юлия:
– Мы стоим у клиники! – и бросилась к витым чугунным воротам. – Сообщите хирургу, скорее! – накинулась на охранника.
– Не положено7, – промямлил тот, отводя взгляд, – это частное заведение. Скорая помощь вызвана.
– Но она не успеет! У вас есть врачи, они обязаны хотя бы остановить кровь!
– Услуги платные.
– Я плачу, вот карточка! Это мой брат, Виктор Коршунов! Спасите его, скорее!
Я вздрогнула. Синюшное лицо Коршунова на бетонном столе московского морга… Я его опознала. А она его отравила. Не по собственной воле, по приказу гипнотизера, но факт остается фактом. И совесть грызет ночами, и ужас не отступает…
Что с Юлей? Она понимает, что делает? Или вид умирающего замутил надломленный разум, опять покойник мерещится? Требует к жизни вернуть, прошлое перехитрить?
Люди в белых халатах уже выбегала из ворот, санитары толкали тележку.
– Жив, – констатировал врач, зажимая толстым тампоном рваную рану на шее. – Кто здесь ему сестра? Необходимая срочная операция. Вы понимаете, что это значит? Пойдемте с нами.
Юля двинулась за тележкой, я схватила ее за руку, заглянула в глаза. Безумием не блещут. Решительностью, желанием помочь. За спиной раздалась сирена – подъехала милиция. А скорая, как мы потом узнали, появилась минут через сорок.
Пострадавшего завезли в процедурную, мы уселись на мягкий диванчик, обитый белой кожей. Не бедное заведение, с декором в интерьере. А квалификация хирургов настораживает. Привыкли носы укорачивать и титьки надувать, с настоящей проблемой справятся? Ради спасения человека суетятся, или ради желанного гонорара? И почему это Юлия загадочно улыбается, в далекий угол уставилась?
