Концепции современного востоковедения - страница 69

Современный арабский, впрочем, как и западный, читатель воспринимает труды Ибн Хальдуна в первую очередь как элемент модернизации в традиционной культуре и науке. Он стал основоположником целого ряда теорий общественных наук, которые пережили века, сохранив свою актуальность, по меньшей мере, для современного арабского общества, ислама и мировой науки в целом. На фоне прежних исторических трудов арабов «Мукаддима» («Пролегомены») Ибн Хальдуна занимает особое место, бросив вызов самому времени и сложившейся системе исторического мышления226.

Значение Ибн Хальдуна вышло далеко за пределы сугубо академических востоковедных кругов. В разгар колониальной кампании на севере Африки военное министерство Франции приняло в 1840 г. решение об издании двух частей капитального исторического труда Ибн Хальдуна «Китаб ал-Ибар» – «Книги назидательных примеров», посвященных собственно Магрибу227. Это первое издание (Ibn Khaldoun. Histoire des berbčres et des dynasties musulmanes de l’Afrique Septentrionale, trad. de l’arabe par le baron de Slane) было выполнено в Алжире в 1847–1851 гг., по-своему ознаменовав завершение многолетней ожесточенной войны против отрядов эмира Абд аль-Кадира в Орании и начало «освоения» французами алжирской Кабилии.

В Новое время как западные, так и российские концепции исторической науки, включая историю Востока, формируются параллельно с рождением академического востоковедения.

Первые систематизированные сведения по истории Востока, оказавшие существенное влияние на становление европейской ориенталистики, принадлежали перу известных путешественников и ученых XVIII столетия – «галантного века» Просвещения. Это были популярные труды Ж. де Турнефора о Кавказе, Персии и Малой Азии; М. д’Оссона – об Османской империи и мире ислама; К. Нибура о Сирии, Египте, Аравии, Персии; Ф. де Вольнея о Египте и Сирии; Р. Покока о Египте, Передней и Средней Азии; А. Дюперрона о Персии и Индии и т. д.

Успехи востоковедения в XIX в., по словам академика В. В. Бартольда, «определяются отчасти развитием европейской колониальной политики, отчасти успехами, вообще достигнутыми в эту эпоху европейской научной мыслью… В области языкознания, истории и этнографии только в XIX в. были выработаны те методы исследования, благодаря которым эти отрасли знания впервые получили характер научных дисциплин. Постепенно была сознана необходимость применить те же методы к изучению восточных языков, истории и быта восточных народов…»228.

Факультет восточных языков (ФВЯ) Санкт-Петербургского университета, торжественное открытие которого состоялось в августе 1855 г., практически с самого своего рождения столкнулся с достаточно острой проблемой включения в его учебные программы теоретических курсов по истории Востока. По сути, вопрос на раннем этапе становления ФВЯ стоял о развитии его либо как чисто практического, «переводческого» института, либо как более фундаментального, комплексного университетского центра одновременно прикладного и классического академического востоковедения.

По учебным программам, действовавшим с августа 1855 г., исторические курсы на ФВЯ читались «профессорами отдельных восточных языков». Таковыми были, в частности, курсы истории Персии (А. К. Казембек), истории арабов (М. А. Тантави), истории и географии Оттоманской империи (А. О. Мухлинский), истории монголов (А. В. Попов), маньчжурской истории (В. П. Васильев). Еще в 1856 г., подчеркивает В. В. Бартольд, ФВЯ признавал невозможным существование отдельной кафедры истории Востока, «потому что исследование Востока представляет еще фактов слишком мало для того, чтобы они могли наполнить собою целую отдельную науку…»