– Для тебя и твоих спутников уже приготовлены покои, – произнес он, и слова его, казалось, растворялись в прохладном воздухе коридора, – чтобы смыть пыль дороги и подготовиться к ужину.
Затем он слегка наклонил голову, словно делая небольшое, но важное уточнение:
– Брат Ночи, правитель Эльдриан желает лично тебя поприветствовать.
– В вас сейчас же проводят, – обратился он к остальным.
И тут же, будто вызванные самой тенью, рядом с каждым из спутников Габриэллы возникли слуги дворца. Они появились так бесшумно, что Торин даже не успел заметить, откуда взялись эти стройные фигуры в одеждах, сотканных из полупрозрачных, дымчатых тканей. Их движения были плавными, почти невесомыми, словно они не ступали по земле, а скользили над ней.
Габриэлла слегка повернула голову вбок, и её золотистые глаза на мгновение встретились с взглядом Ли-Суна. Лёгкий, едва заметный кивок – и хранитель понял без слов. Он сделал шаг назад, готовый последовать за слугами, и остальные двинулись за ним, хотя Торин ещё на секунду задержал взгляд на командующей, словно колеблясь.
Когда они удалились, Сын Ночи повернулся к Габриэлле и жестом, исполненным странной, почти ритуальной грации, указал на массивные двери перед ними. Его пальцы коснулись поверхности, покрытой мхом и серебристыми листьями, – и створки, несмотря на их очевидную тяжесть, распахнулись с удивительной лёгкостью.
Не было ни скрипа, ни гула – только лёгкий вздох воздуха, будто дворец сам приоткрывал свои тайны перед избранной гостьей.
Габриэлла шагнула вперёд – и двери так же бесшумно сомкнулись за её спиной, словно пелена между мирами, ненадолго приоткрывшись, вновь сжалась в непроницаемую завесу.
Последнее, что видел Сын Ночи перед тем, как створки полностью закрылись, – это её силуэт, растворяющийся в полумраке тронного зала, где её уже ждал Брат Ночи.
Тронный зал дышал простором и сдержанной мощью. Высокие квадратные окна, лишённые украшений, пропускали внутрь рассеянный свет, который не столько освещал помещение, сколько подчёркивал его глубину. Пол, отполированный до зеркальной гладкости, не отражал ни стен, ни потолка – лишь мерцал, как застывшая ночная гладь, в которой тонули звёзды. Каждый шаг по нему казался шагом по небу, но небо это было холодным и бездонным, лишённым привычных созвездий.
У дальней стены, в самом центре, стоял двойной трон. Он не был вырезан или выкован – скорее, казалось, что его вырастили, позволив древним корням сплестись в нужной форме. Древесина, красно-коричневая, словно пропитанная закатным светом, переливалась серебряными прожилками, будто по ним всё ещё текла живая сила. Подлокотники извивались, как реки на старинной карте, а спинка уходила вверх, растворяясь в тени. Ни резьбы, ни инкрустаций – только мощь и простота, как у самого старого дерева в мире.
На одном из сидений, в позе, балансирующей между небрежностью и царственностью, восседал Эльдриан.
Он не был высоким – лишь на пару пальцев выше Габриэллы, – но в его стройной, подтянутой фигуре чувствовалась скрытая сила, как у натянутого лука. Черты его лица были мягкими и в то же время отточенными: слегка приподнятые внешние уголки глаз придавали взгляду лёгкую загадочность, а скулы, плавно переходящие в узкий подбородок, напоминали линии, выведенные тушью на шёлке. Кожа, тёплого медового оттенка, казалась гладкой, будто отшлифованной морским ветром.
