После обеда решаю посетить «Утопию», чтобы избавиться от этой мозолящей глаза макулатуры; плюс папа что-то там упоминал про ремонт нашей местной больницы – заскочу после, может, там помощь нужна. Собираюсь взять велосипед, но вспоминаю, что у него лопнула камера, когда я наехала на гвоздь пару недель назад, и мрачнею, представляя, как потащу всё это добро в руках.
Ладно уж, где наша не пропадала.
Солнце нещадно печёт голову даже сквозь кепку. Никогда не любила жару – как по мне, так лучше уж в холоде зубами стучать, чем растекаться по асфальту, как плавленый сыр. Ещё и ветра нет – совсем никакого – а я тащусь сквозь весь город словно вьючный мул, но так мне и надо: может, хоть таким способом научусь заботиться о своих вещах вовремя.
В общем, иду я, никого не трогаю – не до людей сейчас – а мыслями в новом доме прогуливаюсь: большом таком, двухэтажном, с огромным бассейном и библиотекой. От нарисовавшейся в голове картинки даже губы в улыбке растянулись: может, в вещие сны я и не верю, а вот сила мысли – это другое дело. И настолько в мечтах закапываюсь, что едва не попадаю под колёса несущегося на всех порах автомобиля; надо отдать водителю должное – хорошо сработал, реакция и рефлексы у него на пятёрку – чего точно не скажешь обо мне. От страха уши словно закладывает ватой, поэтому я наблюдаю за тем, как водитель выходит из машины и со свирепым выражением лица идёт прямо ко мне.
Ни дать, ни взять – танк.
Вот вижу, как рот его раскрывается, и по хмурым бровям догадываюсь, что не в восторге он от такого поворота событий – да и кто бы в восторге-то был? Но только это и указывает на его злость, потому что голоса не слышу совсем – ему приходится взять меня за плечи и хорошенько встряхнуть.
– Совсем больная?!
А-а, вот теперь слышу.
Не успеваю обрадоваться вновь обретённому слуху, как осознаю, что язык к нёбу присох в самый неподходящий момент; а пока я его отлепить пытаюсь, вглядываюсь в лицо парня и понимаю, что знаю его. Ну да, так и есть – это ведь ему вчера инъекцию в том кабинете в «Утопии» делали – он тогда точно так же брови хмурил. Его светло-зелёные глаза потемнели от гнева, но я всё равно узнаю́ их – из тысячи бы узнала. По его лицу сейчас невозможно сказать, помнит ли он меня – слишком уж был зол за то, что я чуть его убийцей не сделала.
– Прости, задумалась, наверно, – хрипло каркаю в ответ.
М-да, ну и голос у тебя, подруга – таким только покойников на кладбище из могил призывать.
– Знал, что бабам на ходу думать опасно, но чтоб настолько... – мрачно рычит. – Какого хрена на дорогу выперлась, раз не умеет твой мозг одновременно несколько задач выполнять?!
Это он сейчас на что намекает – что я дурочка какая-то?
– Я в порядке, спасибо, что спросил, – выпутываюсь из его рук; моя старая тонкая рубашка прилипла к коже в том месте, где только что были его ладони. – Я не пострадала, да и машина твоя в порядке – предлагаю разойтись и на радостях забыть о том, что мы тут встретились.
Он как-то странно смотрит – кажется, вспомнил меня, наконец – и высокомерно хмыкает.
– Твоё счастье, детка – машина только из автосервиса.
На слове «детка» дёргаюсь, как от удара током – и не в самом приятном смысле; терпеть не могу все эти словечки, а тут ещё и мажор этот... В общем, чтоб нам с ним не поменяться местами, перевожу взгляд в сторону его машины, которая... не машина вообще ни разу – БТР целая, под стать хозяину. Мой папа с братьями частенько в гараже ковырялись, а я вечно рядом крутилась, так что эти железки обожала; а вот к общению с мажорами меня никто не приучал – наверно, поэтому оно мне не нравилось.
