– Я волнуюсь за тебя, Лилит, – тихо сказал он.
Сначала я даже хотела посмеяться над ним: беспокоится обо мне, которой осталось несколько жалких месяцев, а не о судьбе целого города?
Он придвинулся настолько близко, что я ощутила тепло его кожи, а наши лица оказались всего в паре дюймов друг от друга.
– Я волнуюсь за тебя, – повторил он тише. Нежнее. – Останься. Вместе мы что-нибудь придумаем.
«Останься». Он не впервые просил меня об этом, но впервые стоял так близко, что его дыхание согревало мои губы. «Останься».
Как и в прошлый раз, когда он предложил это, я испытала искушение. Рядом с Фэрроу мне всегда было спокойно. Он нравился мне. Я ему доверяла. Мне было ведомо то, как он целуется, как прикасается ко мне, как ощущается внутри моего тела. Немало времени у меня уходило на раздумья о том, как правильно себя подать, и на контроль за каждым своим движением, каждым мускулом. Несмотря на это, я по-прежнему не слишком нравилась людям, но Фэрроу был другим. И когда он сказал: «Вместе мы что-нибудь придумаем», я, конечно, не поверила ему, но загорелась желанием хотя бы попытаться. А это что-то да значило, верно?
Однако было бы несправедливо по отношению к Фэрроу, если бы я позволила ему любить меня так, как он мечтал, или если бы я полюбила его, предложив свою раздробленную душу. Я не могла и не хотела дать ему все то, чего он жаждал. И потом, любить то, чего скоро не станет, – пустая трата времени.
Я отстранилась и взяла свою сумку. Фэрроу, судя по его взгляду, заметил, как тщательно я ее собрала – точно отправлялась не домой, а в длительное путешествие.
– Ты идешь туда прямо сейчас? – спросил он встревоженно.
– Да.
– Лилит…
Его голос звучал безнадежно: голос сломленного человека. Я не хотела отворачиваться от него, но все же сделала это.
– Останься, – снова сказал он. – Пожалуйста.
– Чего ты боишься? – спросила я. – Того, что я паду во тьму? Все мы уже там. Живем во тьме годами и падаем лишь глубже.
Я не стала добавлять, что падаю в нее с рождения.
– Слишком поздно, Фэрроу, – покачала я головой. – Слишком поздно.
Когда я добралась до особняка Вейла, было далеко за полночь. Как часто бывало в это время года, моросил холодный дождь. Я постучалась в дверь. В ответ – ни звука.
Я была уставшей, промокшей, раздосадованной и странно взвинченной после встречи с Фэрроу. А значит, вовсе не расположенной к играм.
Я принялась с силой колотить в дверь, пять, шесть, семь, восемь, девять раз, а затем сама распахнула ее, так и не дождавшись Вейла. Он по-прежнему не запирался. Да и зачем?
– Лорд Вейл? – крикнула я в густую пещерную темноту и закрыла за собой дверь.
Кругом – тишина, ни единого движения. Наверное, Вейл решил, что устал от меня и не станет откликаться, ожидая, когда я уйду. А может, он хочет заманить меня внутрь и сидит в засаде, пока не улучит момент, чтобы напасть и съесть меня.
Побродив по главному коридору и никого не обнаружив, я поколебалась и все же рискнула подняться по лестнице.
Я говорила себе, что просто делаю дело, но, если честно, по позвоночнику пробегала легкая дрожь восторга.
Моя мама считала, что мне нравятся науки, поскольку я любознательна от природы. В этом она, скорее всего, не ошибалась. Она знала меня лучше любого другого.
Я собирала знания так же, как другие собирают драгоценности, а дом Вейла был полон того и другого. Лестница вела в длинный коридор, такой же загроможденный и разностильный, как и другие части особняка, виденные мной. Стены были украшены произведениями искусства, в большинстве своем изображавших перокрылых вампиров, что потрошили, пронзали, сжигали своих жертв, терзали их десятками иных способов. Причем жертвами чаще всего становились другие вампиры, с крыльями, как у летучих мышей. Но в этих залах были и иные артефакты. У одной из стен, на фоне отслаивающихся позолоченных обоев, стоял набор костей от гигантских крыльев. Я замерла и принялась благоговейно рассматривать их.
