В новом тысячелетии британский писатель Мартин Эмис скажет лаконично:
К моменту его выхода в свет (имеется в виду выход Краткого курса. – О.К.) почти все, кто помнил историю большевистской партии несколько иначе, чем вождь, были истреблены. Это было одной из главных задач Террора: превратить историю в своего рода tabula rasa, чистый лист.
За полвека до этого мы с папой горюем по отдельности, испытывая единение.
Ослепляющее, доложу вам, чувство, вздымает и ведет, незнамо куда.
Ничего другого про усатого я не помню вплоть до ХХ съезда, когда Хрущев сделал закрытый доклад о культе личности вождя, который на деле был кровавым мясником. Мой папа очнулся и ужаснулся, как прочие.
Долгое время не могла взять в толк, как, всё видя, они ничего не видели. Пока не дожила до того возраста, когда, хорошенько подумав, поняла – как. Как мы, выезжая из СССР за границу, где их качество жизни бросалось в глаза, в нос и в уши, подобно слепо-глухо-немым, не соотносили его с некачественностью нашей жизни. Как, живя в эпоху Путина и вздымая ему рейтинг до заоблачных высот, ничуть не проецировали это на каждодневную нашу беспомощность перед лицом чиновника, бандита, убийцы, рейдера и рэкетира, ограничителя наших прав и свобод, начиная со свободы мыслить и кончая свободой жить. Что-то происходит с человеческим зрением и слухом, коли образуется привычка. Скотский хутор Оруэлла – об этом. О привычке к рабству, к состоянию жертвы, к закланию.
Из стенограммы выступления старшего научного сотрудника Института истории АН СССР, доктора исторических наук, профессора Кучкина на общем институтском собрании 14 марта 1956 года:
– Я беру стакан воды, потому что то, что хочу сказать, к сожалению, без волнения я сказать не могу…
В десять минут, которые ему дали, он не уложился. Возгласами из зала пусть говорит время продлили. Он продолжал:
– Все мы недоумевали и были огорошены: чем объяснить такое жесточайшее истребление лучших кадров лучших сынов нашей партии, родины? Все мы думали: знает ли об этом Сталин? Как враги проникли туда, в НКВД? Неужели неизвестно все это Сталину? И вот, товарищи, на ХХ съезде партии дан ответ. Я не знаю, товарищи, как у других, а я много ночей не спал, продумывал: как же все то мрачное случилось? Ведь это ужасно, когда весь советский народ, и не только советский народ, а и заграницей, говорили: Сталин – знамя, Сталин – честь, Сталин – свет, – и вдруг, как гром среди бела дня… Ведь если прямо, честно, откровенно говорить… то надо назвать Сталина палачом лучших кадров советского народа…
Этими наивностями – видными отсюда, а не оттуда, – мой взрослый папа не ограничился.
– Теперь я хочу сказать то, о чем говорят партийцы на ухо друг другу, то, что многие думают, но не осмеливаются сказать, потому что страх крутой расправы, которая была при Сталине, еще силен среди нас. Что же говорят партийцы друг другу на ухо, что говорят беспартийные массы, что говорит народ? Все они говорят: где же были члены ЦК, соратники Ленина, соратники Сталина, но все они, в порядке самокритики, не сказали ни слова, что и мы виноваты… Получилось такое впечатление, как будто бы люди пришли со стороны: «Ничего не знаем, мы новые люди, вот только что познакомились с докладом и убедились в том, кем был Сталин…»
Папа закончил прямым: сегодня Хрущев вместо Сталина.
Директор Института истории Павел Волобуев вспоминал:
