Косой дождь, или Передислокация пигалицы - страница 35

Его с нескрываемым злорадством снимут с поста главного те, кому он не раз вставал поперек горла и с кем пренебрежительно не считался, пока был в силе. С отрешением от власти могущественного тестя он обессилен. Он станет первым журналистом, заработавшим запрет на профессию. Его отправят на пересидку в бездарный журнал Советский Союз, якобы аналог журнала Америка, пропагандистскую дешевку, которой руководил поэт Николай Грибачев. Злобная ирония гонителей заключается в том, что человек, чью одиозность высмеивал в Известиях Аджубей, отныне его прямой начальник. Аджубею разрешат писать сценарии для студии научно-популярных фильмов – но под псевдонимом. Его имя исчезнет из журналистики на долгие годы.

Я прихожу в их дом, рядом с конным Юрием Долгоруким, во времена опалы. Мебель красного дерева, камин, портрет Никиты, доброжелательная Рада накрывает на стол. Раньше такой визит мог лишь присниться. С какой стати. Теперь стать появилась. Аджубей остается тем же Аджубеем, с большим красным лицом и презрительно выпяченной нижней губой. Суждения по-прежнему безапелляционны, тон самоуверен. Новое – внезапные зоны молчания и зоны печали. И неожиданная ласковость. Рада ее, разумеется, знала. Дальних сотрудников это не касалось. Умница Рада мне нравилась и прежде. Они поженились в университете, на факультете, куда я попаду позже. Злые языки говорили, что яркий Аджубей оставил яркую Ирину Скобцеву ради неяркой Рады из карьеристских побуждений. Злые языки сочинили присказку: не имей сто друзей, а женись, как Аджубей. Не знаю. То, что видела своими глазами в финале, называлось одним словом: любовь.

В перестройку он воспрял духом. Затеял газету Третье сословие, рассчитывая на средний класс, который поднимет Россию. Многие на это рассчитывали. Рок отпустил ему два года. Это был последний национальный проект, в котором он не успел разочароваться.

Перед его гробом в вестибюле Известий прошла вся благодарная журналистская Москва.

Взятую Аджубеем на практику стажерку отправляют вместе с группой зубров на мероприятия Международного фестиваля. Поспешая за Борисом Панкиным, Виталием Ганюшкиным, Виктором Дюниным, Валерием Оси-повым, золотыми перьями КП, она трепещет, ощущая себя ни в чем не уверенной школьницей. Солнце заливает просторные улицы столицы, разноязыкая речь слышна отовсюду, но более всего в Центральном парке культуры и отдыха имени Горького, по открытым площадкам и укромным уголкам которого движется честная компания в нескрываемых поисках пива выпить и чешскими шпекачками закусить, а заодно выполнить задание редакции. К каким-то иностранным гражданам по дороге пристаем, что-то выспрашиваем, стажерку учат заносить цитаты и факты в блокнот, магнитофонов нет и в помине, ручка и блокнот – журналистское снаряжение. По возвращении в редакцию стажерка попадает под опеку Валерия Осипова. Гора мяса и жира, и при этом море очарования, он мог быть непередаваемо нежен, и он непередаваемо груб. К тому же пьющ. И после ЦПКиО имени Горького принял не одну дозу. Он небрежно учит, какой продукт и с какой скоростью стажерка должна выдать, на этом учеба кончается, пара расходится по кабинетам. Кабинет – громко сказано. Стажерка помещается в отделе, где еще четверо или пятеро, и все говорят, или между собой или по телефону. Там, в производственных муках, рожает она свой продукт, зачеркивает, переписывает и снова зачеркивает. Добившись, на ее взгляд, желаемого, мчится разыскивать тучного шефа. Находит у машинисток, он что-то там диктует. Стажерка, со стесненным дыханием, протягивает ему рукопись об одну страничку. Не прерывая диктовки и не глядя, он комкает страничку и ловким движением, точно баскетболист мяч, отправляет бумажный шарик в мусорную корзину. В полуобморочном состоянии стажерка задает нелепый вопрос