– Ну уж и нет, а Чумбока? Он же кот, значит, домашнее животное. Рисуй его.
– А можно?
– Скажешь ещё, конечно можно.
Сестра из портфеля уже доставала альбом для рисования, цветные карандаши.
– Тащи давай его сюда. Будешь его держать, чтобы не убежал, а я рисовать.
Кота нашёл на его любимой табуретке на кухне у печи.
– Пошли, Чумбока, рисовать тебя будем. – Схватил его в охапку, пришёл в комнату, сел на кровать. Кота положил на колени, погладил.
Не избалованный такими нежностями кот замурлыкал, пригрелся на коленях, свернулся калачиком и тут же уснул.
– Гена, ну как ты его держишь? Как я его рисовать должна? Посади как-нибудь.
– Так, что ли? Давай рисуй. – Прижал кота к себе вверх головой.
– Гена, это же чучело какое-то. Посади его рядом с собой на кровать.
Кот сидеть не хотел, норовил улечься, болтал ногами, нервно дёргал хвостом. Наконец после очередного моего вмешательства – просто сбежал от меня.
– Вот же вредина! Ну его, какой из него рисунок. Уши отмороженные, хвост тоже. Некрасивый получится. Давай Жулика рисовать. Он тоже животное, и красивый. Все с коровами придут, а ты с Жуликом.
– Давай завтра, Гена, спать пора.
Назавтра после завтрака пошли на улицу искать Жулика.
– А, вот ты где, прямо в руки прибежал, пошли рисоваться. – Схватил его под живот и потащил домой.
Дома он вывернулся из рук. Погонялся за ним, прежде чем поймал. Навели дома беспорядок. Ошейника у него никогда не было, поводка тоже. Жил он без всяких ограничений: бегал куда хотел, когда хотел. Тут его поймали и потащили в дом – невиданное дело.
Силой посадил на кровать, дал горбушку, пока ел – сидел.
– Рисуй скорее. Не могу же я с ним драться. Ай-ай! Куснул. Видишь, из пальца кровь пошла. Не буду я его держать. Так рисуй, по памяти. – Жулик выскочил из рук, забился под кровать.
Пришла мама с кухни:
– Дети, вы что тут творите?
– Жулик палец укусил. Танька хотела его нарисовать, я держал.
Мама строго осмотрела палец:
– Давай засыпем стрептоцидом и завяжем, заживёт.
После спасения пальца и исчезнувшего Жулика непонятно было, кого рисовать.
– Поди корову лучше. Стоит, сено жуёт – рисуй не хочу. Иди к Алке Пугачёвой, через дорогу живёт, разрешит, поди.
– Постой, постой, Таня, тебе кого нарисовать надо?
– Да хоть кого. Сказали – домашнее животное.
– Сынок, принеси свои последние фотографии, подберём из них и нарисуем.
В фотоальбоме была очень красивая фотография, конечно, чёрно-белая: Таня на тропинке на одном колене гладит Жулика между ушек, тот смотрит внимательно в объектив. Кругом снег.
– Вот тебе и животное, и его хозяйка. Перерисуй с фото, не связывать же его за лапы. Он нас тут всех перекусает. – Мама вытащила из альбома фотографию от любителя, шесть на шесть, маленькую. – Садись и рисуй.
Сестра долго сидела, рисовала, стирала резинкой. К обеду, после улицы, посмотрел:
– Не получился у тебя Жулик. Зови маму, может, что подскажет.
Пришла мама:
– Боже мой, Таня, что это? Какое безобразие! Ты совершенно не умеешь рисовать. Что за задания вам задают? Давайте пообедаем, потом помогу.
После обеда мама села за стол, взяла простой карандаш и… забыла про нас. К вечеру в альбоме красовалась картина – точная копия фотографии: Жулик и Таня. Картина была лучше фотографии: большая, чёткая… И всё это одним простым карандашом.
Я, как «ценитель» искусства, был повержен, если бы дома ещё кто был, можно было подумать, что этот ещё кто-то нарисовал. Но кроме нас с сестрой и мамой никого не было.
