Кровные узы. Дилогия «Тень Павионик» - страница 24

Что ей понадобилось снова, Адель не успела узнать, так как та увидела фотографию в её руках. Последующеё было как страшный сон. Снимок оказался в цепких пальцах мачехи, она швырнула его в огонь камина, залепив пощёчину падчерице. Но та едва ли почувствовала удар, бросившись с жалобным криком «Мама!» в огонь. Волосы зашипели от жара, пламя вцепилось в кожу. Горничная закричала, вторя ребёнку, подхватив упирающуюся и кричащую девочку. На крик прибежал ещё кто-то из прислуги, и они вдвоём успокаивали Адель под крики мачехи.

Аделаида смотрела сквозь марево слёз на пепел, оставшийся от фотографии. Она вдруг вспомнила день на кладбище и только теперь поняла, что мамы рядом нет и уже не будет никогда, и зарыдала в голос.

Тот вечер Адель провела, сидя согнувшись перед камином, роняя слёзы на листы бумаги и, держа карандаш в перебинтованной руке, пыталась рисовать маму. Она боялась, что забудет её образ окончательно.

Обгоревшие волосы ей остригли, оставив чёлку, как сказала мачеха: «Чтобы прикрыть эти жуткие глаза». Ладони пришлось долгое время смазывать густой мазью и стягивать бинтами. Они очень болели и доставляли дискомфорт в повседневности. Таким было первое знакомство с ненавистью мачехи.

По своей детской природе Адель не замечала недостатков и всех прощала, стараясь угодить даже няне, за что снискала расположение большинства слуг. Однако попытки найти общий язык с отцом и мачехой проваливались. Мачеха придиралась ко всему, что делала девочка, пуская в ход розги в отсутствие мужа. Но и присутствие отца не приносило ребёнку радости – Эдуард требовал безупречного послушания и успехов в учёбе, о которых спрашивал куда чаще, чем о здоровье дочери. Впервые в жизни Адель столкнулась с холодной стеной равнодушия с одной стороны и откровенной ненавистью – с другой. Она терпеливо сносила это, хотя в первые дни всерьёз подумывала о побеге. Жаловаться отцу на мачеху она не решалась.

Со временем Аделаида поняла причину ревности Елизаветы: Эдуард, несмотря на внешнюю холодность, относился к дочери с едва уловимой нежностью. Он строго спрашивал уроки, но и поощрял её. Так, на двенадцатилетие она получила бесценный подарок – тяжёлый фотоаппарат с 35-миллиметровой плёнкой. Адель берегла его как зеницу ока: заворачивала в полотенце и постоянно проверяла, на месте ли драгоценный аппарат. Ей нравился мягкий щелчок затвора, нравилось перематывать плёнку, слушая тихое стрекотание барабана.

Подарок оказался неслучайным, чего Аделаида поначалу не поняла. На следующий день к ней пришёл врач – полноватый мужчина с короткой бородкой без усов, в круглых очках, напоминавший добродушного волшебника. Он часто навещал мачеху, страдавшую от мигреней и «истерических припадков», как выражалась кухарка. К Аделаиде доктор отнёсся по-отечески, мягко объяснив, зачем ему нужна её кровь. Девочка лишь пожала плечами: «Я рада, что могу помогать». Врач растерялся, пытаясь выяснить, кому именно она собирается помогать, но Адель умела хранить секреты. Мысль, что доктор знает о её брате, пришла позже. Она не решалась заговорить о нём, утешая себя: раз нужна её кровь, значит, брат скоро поправится. Тем болеё в такие дни ей разрешали сладости – любимый вишнёвый пирог, тыквенный пирог с сахарной пудрой, малиновый сок и шоколадное печенье.

Лишь однажды она услышала, как кухарка, всплеснув руками, просторечно заметила: «Бедное дитя. Кровь-то понемногу берут, да который уж раз? Совсем её высосут эти вампиры досуха!» О вампирах Аделаида, конечно, слышала, о вампирах, но её утешала мысль, что он не причинит ей зла. Ведь он её родной брат.