Кровные узы. Дилогия «Тень Павионик» - страница 25



Врач тоже был обеспокоен состоянием Аделаиды и советовал девочке разнообразнеё и больше питаться, пить больше воды и гулять на свежем воздухе. Собирался ли Эдуард проследить за выполнением этих требований для дочери, Аделаида так и не узнала. Она сама решила стать здоровой и полезной во что бы то ни стало ради брата, и с тех пор съедала без остатка даже противные варёные лук и морковь. На улице она носилась с таким же энтузиазмом, «собирая свежий воздух», как она говорила прислуге, которая не могла понять её гиперактивности и желания помочь им в самой грязной работе в своём светлом выходном платье.

Только вот спать ей было всё так же затруднительно – тут одного старания оказалось мало. Ей часто снился коридор: он во сне удлинялся и становился бесконечным, и она падала в него, то заканчивался он жуткой пастью чудовища. Что-то тёмное сочилось из-за двери, текло по шёлку обоев и полу к её комнате. Напрасно Адель пряталась под кровать или в шкаф. Чудовище настигало её.

Близился год, как она была в этой семье. Аделаида пришла бы совсем в отчаяние, если бы пришлось круглый год жить в доме с Елизаветой Павионик, но вскоре девочку определили в Академию Марсильон. В то лето, перед поездкой в школу, она впервые оказалась в доме, на острове. Её привезли в поместье, когда стемнело, но Аделаида успела рассмотреть из окна только то, что они проезжали мост и зловещую фигуру мотылька на кованой решётке.

Местность ей очень нравилась, но дом вызывал тревогу. Это было самое мрачное здание из всех виденных прежде Аделаидой и самое сказочное. При первом взгляде он поразил её огромными окнами, витражами, башенками, крыльцом с кованными перилами, и верандой с необыкновенной отделкой,, у него даже был пристрой с оранжереёй. Просторные комнаты, наполненные светом, высокие потолки с растительном декором, эркеры и камины – всё это было необычно для девочки. И всё-таки дом изнутри пугал необъяснимой мрачностью и тишиной, своими картинами, чередующимися с маленькими рамками, где находились различные насекомые. Адель содрогалась всякий раз, когда видела их толстые тельца, пришпиленные булавкой.

Комната Аделаиды раньше была гостевой, которой не пользовались, как выразилась одна из служанок, по крайней мере лет сто. Комнату не пытались переделать в детскую к её приезду, поэтому спала Аделаида на огромной двуспальной кровати со столбиками. Пара резных кресел, на которых она могла сидеть по очереди или сажать кукол, письменный стол, камин и платяной шкаф из тёмного дерева исполинских размеров. Аделаида была уверена, что внутри него можно было вполне комфортно жить, такой большой он был. Разбавляла всю эту «взрослую» атмосферу многочисленные игрушки – это то, на что не скупились ни отец, ни все те богатые семьи, с которыми знакомилась Адель на праздниках. Каждая из них считала своим долгом сделать ей самый дорогой и лучший подарок. С игрушками, книгами, фотографиями комната не выглядела мрачной. Единственная вещь, которая смущала Аделаиду, – это картина, висевшая над кроватью. Она не могла решить, нравится она ей или нет. На ней был изображён тёмный лес странной изогнутой формы, а в центре – фигура в красном. Можно было подумать, что это сказочный мотив, но что-то было не так. В углу стояла подпись художника – А. И́вдаль.

В эти долгие летние дни, проводимые в поместье, Адель мечтала и тосковала о друзьях, оставленных в трущобах. Она не была капризным ребёнком – нищеё детство воспитало в ней сдержанность в желаниях и просьбах. Теперь у неё было всё, о чём она мечтала раньше: новые куклы, большая комната, прислуга. Но горничные не желали играть с ней в салки, а куклы оставались безмолвны на её увлекательные истории. Иногда она ходила по пятам за Петером, который выполнял тяжёлую работу по дому, следил за собаками и сопровождал Эдуарда Павионик на охоту.