Она листала, почти машинально. И вдруг – остановка.
Один лист был не как другие. Акварель. Осторожные, очень взрослые мазки, хотя по стилю – это было её. Но в цветах была не детская яркость, а приглушенность, почти страх.
На рисунке – комната. Узкая, вытянутая. Книжные полки. Тёмный стол. Окно, выходящее на серое небо. Свет падал с одной стороны, и на стене лежала длинная тень. За столом – фигура. Мужская. Тонкая, чёрные волосы, склоненная голова. Лица не видно. И надпись – её детским почерком:
«Здесь живет тот, кто знает правду о тебе».
Элина не сразу смогла вдохнуть. Словно кто-то вытащил воздух.
Она перевернула рисунок. С обратной стороны – дата. Чёткая. 1995 год.
Ей тогда было восемь.
Но дело было не в дате. И не в подписи. А в том, что она видела эту комнату. Неделю назад.
Это была комната Али.
Один в один.
Та же полка. Та же лампа. То же окно, выходящее на север. Даже расстановка книг – совпадала.
Она сидела на полу, уронив рисунок на колени, и почувствовала, как что-то внутри начинает трескаться. Не снаружи – не реальность. Она сама. Как ледяная поверхность воды под подошвами. И если шагнешь – уйдёшь вниз. Без звука. Без права на возвращение.
Телефон зазвонил резко, не к месту. Она вздрогнула, подняла трубку.
– Элина? Это Марта. Прости, что поздно, но мне нужно тебя видеть. Прямо сейчас. Это… касается Али. Он написал новый текст.
– И что в нём?
– Твоя мать. Он описал её. Имя, возраст, как умерла. Всё.
– Он не знает её имени. Я не говорила.
– Именно.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ – Письма без адресата
Ночь была плотной, как бархат, в который завернули тревогу. В машине пахло резиной и пылью, но Элина не чувствовала ни запахов, ни времени. Город за окном будто медленно отползал назад, оставляя за собой лишь нити уличных фонарей и отражения собственных мыслей.
Она ехала к Марте. Не ради разговора. Не ради объяснений. А потому что иначе – невозможно. Потому что в комнате, где всё ещё лежал её детский рисунок, теперь было слишком тихо. Тишина знала слишком многое.
Марта встретила её у двери – босиком, в тёплой куртке, накинутой поверх тонкой ночной рубашки. Лицо у неё было уставшее, но в глазах светилось напряжение, которое возникает у человека, ожидающего правды как приговора.
– Проходи. Не будем терять время, – сказала она.
Чайник закипал. Но Элина не смотрела на кухню. В центре стола лежала тетрадь. Толстая, с замятой обложкой, исписанная до краёв. Её не нужно было представлять. Почерк Али был узнаваем – угловатый, как будто каждую букву вытачивали на камне.
Марта молча села напротив, скрестив руки.
– Я не хотела читать. Но ты поймешь, когда начнешь. Этот текст не просит внимания. Он требует его.
Элина открыла первую страницу. На ней не было заголовка, ни даты. Только слова:
"Я помнил её шаги до того, как она вошла в мою жизнь."
Она читала медленно. Внимание соскальзывало, как по льду. Слова не описывали – они создавали. Комната, запахи, звуки, которые знала только она. Мать, лежащая в постели с серым лицом и вечно дрожащими пальцами. Фразы, произнесённые ночью. «Ты не должна быть похожа на меня. Ты должна стать другой. Ты обязана выдержать то, что я не смогла».
Каждая строчка была слишком точной. Не по форме. По памяти. По внутренней интонации, которую не найти ни в одной биографии.
– Я никогда не говорила об этом, – прошептала Элина.
– Ни в письмах, ни в снах, ни в книгах. Даже дневники – пусты. Он не мог знать.
