Это были её мысли. Непохожие. Не близкие. Её. Она помнила, когда они были: ей было шестнадцать. Летний вечер. Третий день, как она осталась одна на даче. Отец уехал, бабушка в больнице, а она сидела, уткнувшись в окно, и думала именно это. Ей тогда показалось, что в небе что-то нарушено. Не звёзды, не тучи – граница. И она испугалась. Сильно. Беспричинно. До слёз. И не сказала тогда никому.
Она захлопнула книгу. Али поднял глаза.
– Я не знал, что вы уже здесь.
– Кто это написал?
Он кивнул на листы перед собой.
– Это… продолжение. Или, скорее, вторая линия. Пишется сама. Я не придумываю. Я просто слушаю.
– Слушаете кого?
Он долго молчал.
– Иногда – голос. Иногда – как будто просто знание. Я знаю, что нужно написать. Даже если никогда об этом не думал. Бывает, пишу – и потом читаю, не понимая, откуда это. Уверен: не моё. Но написано моей рукой.
Элина подошла ближе.
– Можно?
Он протянул ей тетрадь. Она открыла – и прочитала первую страницу. Почерк был всё тот же. Но слова – её. Не те, что когда-то произносились вслух. Те, что никогда не произносились. Только думались. Только один раз.
"Когда тебе двенадцать, и ты понимаешь, что никто из тех, кто тебя любит, не знает, кто ты есть на самом деле – ты начинаешь писать. Не чтобы стать писателем. А чтобы сохранить себя от исчезновения. Это не дневник. Это не письмо. Это защита."
Элина медленно опустилась на край стола.
– Это был мой первый текст. Я не сохранила его. Он был написан на обратной стороне школьной тетради. Я сожгла его, потому что испугалась, что кто-то найдёт. И сейчас вы… написали его. Слово в слово.
Али сжал пальцы.
– Я не мог этого знать. Я даже не знал, что вы писали.
– И всё же вы написали.
Он посмотрел ей в глаза. Глубоко. Без страха.
– Это больше не про меня. Я теперь как будто – посредник. Между кем-то и этим миром.
Элина закрыла тетрадь.
– А если этот кто-то… вовсе не человек?
Он улыбнулся. Тихо. Почти грустно.
– А если это – вы? Не та, что сидит напротив меня, а та, что живёт внутри вас, и еще не проснулась?
Они замолчали.
А за окном сгущался вечер, и где-то вдали, в университетской часовне, пробил девятый час – слишком громко, как будто с задержкой. Как будто кто-то на мгновение забыл, что время идёт.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ – Старые рисунки
Дом встретил ее тишиной. Не той, где пусто, а той, что дышит – как старая книга, хранящая чьи-то глаза между строк. Элина сняла пальто, не включая света. Ходила медленно, будто боялась потревожить воздух. Стены – всё те же, белые, с полусотней отпечатков времени: тени картин, потускневшие участки, где когда-то висели фотографии, следы от детских ладоней, оставленные когда-то в игре. Она проводила пальцами по стене.
Дом молчал. Но он знал.
Она пошла в кладовку, за старым письменным столом. Там, под грудой пыльных коробок, лежала одна – плоская, длинная, перевязанная тёмной лентой. Она не трогала её много лет. Это была "коробка детства", куда бабушка складывала её рисунки, первые тетради, записки, вырезки из журналов, открытки. В какой-то момент это перестало быть милым и стало почти постыдным. Но теперь…
Теперь рука сама потянулась.
Лента поддалась с хрустом. Крышка – тугая, но не запертая. И – запах. Пыль, бумага, немного мела и чернил. И что-то ещё. Тонкое, как запах зимы в первые секунды снега. Она открыла.
Наверху – рисунки. Большие, неуклюжие листы из альбомов. Вот одна – солнце, два человечка, птица с глазами, как у людей. Вот – дом с кривыми окнами. И надпись, сделанная пятью буквами, неровными, как ступени: «Мой».
