ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ – Промежуточные зеркала
Ночь, в которой Элина так и не заснула, растворилась в серой промокшей заре, похожей на неразборчивую помарку на полях жизни, которую никто не собирался перечитывать. Она сидела у окна, держа в руках чашку с давно остывшим чаем, и ощущала, как ее собственная плотность меняется: кожа, мысли, память – всё перестраивалось, словно под влиянием внешнего давления, которое невозможно измерить приборами, но которое она ощущала каждой клеткой, как приближение лунного прилива.
Она не открывала ноутбук, не проверяла почту, не включала новости. Всё, что происходило во внешнем мире, теперь казалось ей звуковым сопровождением чужой пьесы. А она – не зритель, не актриса, не режиссёр. Она – записка в кулисе. Зашитая в подкладку смыслов, которые кто-то разгадывает, не спрашивая разрешения.
На кухне раздался звонок домофона. Ровный, будто автоматический. Она не подошла сразу. Звуки больше не вызывали рефлекса. Только спустя несколько секунд она подняла трубку.
– Элина Даль? – голос был холодный, но не грубый. Как хирургический инструмент.
– Да, – ответила она, сдержанно.
– Марк Эллин. Следователь. Хотел бы поговорить. Лично.
Имя не было незнакомым. Ей уже говорили о нём – Вероника Штольц, декан, в одном из своих осторожных, почти испуганных разговоров, упомянула, что к делу студентки Виктории С. прикомандировали “внешнего аналитика”, с опытом в "случаях, где границы преступления не очевидны".
Элина спустилась, не сменив халата. Пусть он видит её не как собеседника, не как информатора, а как человека, у которого отняли возможность выбирать, кем быть.
Марк Эллин стоял у входа, высокий, в темном пальто, с лицом, которое не помнилось, как будто его специально стерли в черновике, чтобы не отвлекало от сути. Глаза – ясные, внимательные, с оттенком безразличия, свойственного людям, привыкшим видеть слишком многое.
Он не поздоровался, просто кивнул.
– Лучше пройдём туда, где можно говорить без лишнего.
Они сели в пустой читальный зал на первом этаже. Воздух там всегда был сухим, как будто книги вытягивали из него влагу. Она заметила: Марк сидит не напротив, а немного в сторону, словно избегает прямой конфронтации. Или – даёт ей пространство.
Он достал папку. Тонкую. И положил её на стол.
– Это не допрос, – сказал он. – Это расшифровка. Для понимания. Кто кого читает, правда?
Элина подняла глаза. Его ирония была почти незаметной. Но она почувствовала: он уже многое понял. Или думает, что понял.
– Вы интересовались студентом по имени Али Ревин.
– Он мой студент, – просто сказала она.
– Да, – кивнул Эллин. – И в его комнате нашли записки. Не просто черновики. Детализированные, с описаниями, которые совпадают с элементами по меньшей мере двух уголовных дел. Два рассказа. Один – об убийстве, второй – об исчезновении. Ни один из них не был опубликован. Ни один не мог быть известен случайному человеку. И оба – с подписью, не вашей, не его. Без подписи. Как будто авторство больше не существует.
Он замолчал. Она не ответила. Пауза повисла между ними, как недописанное предложение.
– Вы подозреваете его? – спросила она.
– Я подозреваю, что он не пишет. Он записывает. То, что не должен знать. И я не понимаю, как.
