Мир был всё тот же. Люди шли по своим делам. Кофейни открывались. Почтальоны разносили утренние газеты. Но внутри неё всё уже было по-другому.
Не страх.
И не паника.
А то, что приходит после – когда понимаешь: ты уже внутри истории. Не наблюдатель. Не свидетель. А персонаж. Тот, кто был выбран.
Элина вернулась в квартиру и первым делом заперла дверь. Медленно, с щелчком, который раньше казался формальностью, а теперь – последним барьером между её миром и чьим-то чужим взглядом.
Она поставила чайник, но не включила его. Просто стояла, обхватив себя за плечи, как будто хотела вернуть себе ощущение целостности, удержать дыхание внутри.
На столе лежали страницы. Ровно, как досье. Чужое письмо, но как будто написанное из её черепной коробки.
Она снова читала его, и с каждым абзацем чувствовала, как нечто незаметное сдвигается в восприятии – слова начинали звучать не как рассказ, а как предупреждение, зашифрованное в художественной форме.
В углу текста – чернила потемнели. Или это ей показалось?
Вдруг зазвонил домофон.
Глухо, как будто сны позвонили в дверь.
Она подошла, не включая камеру. Ответила.
– Да?
Молчание.
Только в тишине – что-то живое. Дыхание? Или ветер?
Она не стала переспрашивать. Просто отключила связь.
Вернулась к письму. Поднесла его к свету. На внутренней стороне конверта, тонкими-тонкими чернилами, еле заметный штамп: A. D. 2:1.
Она не знала, что это значит. Пока. Но чувство, что это – ключ, не покидало.
Её взгляд упал на книжную полку. Среди сотен книг – одна, которой она не касалась уже десять лет. Серая, без корешка, старый экземпляр «Анатомии одиночества». Она когда-то писала диплом по этой книге. И в ней были пометки на полях. Очень похожие на почерк в письме.
Она достала её. Пыль поднялась легким облачком, обвила запястье, как чей-то невидимый след.
На странице 201 – под заголовком "Страницы, которые наблюдают" – был выделенный ею когда-то фрагмент:
"В какой-то момент текст начинает писать нас. Мы думаем, что читаем, но слова уже прорастают в нас. Мы произносим мысли, вложенные заранее, как скрипты в чужом спектакле."
Она сидела с книгой, как с полароидом из прошлого, в котором вдруг проявились детали, которых не было раньше.
Она чувствовала: наблюдение не физическое. Оно вербальное. Лингвистическое.
Её читали изнутри.
В тот вечер она пыталась работать. Открыла ноутбук, начала разбирать курсовые.
Но в одной из работ студентов, заметила странное: в середине эссе – фраза, написанная теми же словами, что она произносила вслух только вчера утром, глядя в окно:
"Кажется, я начинаю исчезать. Не в смысле быть, а в смысле звучать."
Она не писала это. Никогда. Но думала.
Ровно так.
Она достала черновик, который лежал у неё под стеклом письменного стола. Там – её собственные строки. Написанные год назад. О героине, которая замечала в чужих книгах свои мысли. Тогда это казалось интересной метафорой. Сейчас – документальным отражением реальности.
Элина встала. Подошла к зеркалу.
Посмотрела на себя. Ничего особенного. Но именно это и пугало.
Как будто кто-то очень искусно сохранил её лицо, но вычистил из него все следы событий последних дней. Она выглядела слишком спокойно.
И вдруг – почти случайно – она заметила: на стекле, в самом нижнем левом углу, как будто отпечаток пальца. Не её. У неё тонкие. Этот – крупнее, с искривлением.
Она вытерла. След остался.
В час ночи она проснулась от звука.
