Она села на пол между шкафами, открыла ещё одну страницу.
И увидела: в середине абзаца – диалог. Между женщиной и молодым человеком.
– Ты видишь их?
– Я их слышу. Через тебя.
– Ты следишь за мной?
– Нет. Ты сама пришла. Ты меня читаешь.
Она закрыла книгу резко. Ощущение, что она не одна, стало осязаемым. Как будто кто-то стоял за её спиной, чуть левее, где-то на уровне плеча, не касаясь, но замирая – в ожидании.
Она обернулась. Никого.
Но на полу – рядом с её ногами – лежал тонкий блокнот. Красный. Она его точно не брала. Подняла. Внутри – страницы исписаны её же почерком. Дневник. Только она никогда его не вела.
"16 октября. Сегодня мне приснился Али. Но он был не студентом. Он был ребёнком. Он что-то рвал – страницы, лица, мысли. Я проснулась с ощущением, что часть меня не со мной. Я боюсь. Но только тогда, когда пишу."
Дальше – дата будущего дня.
17 октября. И текст, написанный так, словно она только что его пережила:
"Я нашла старую газету. В ней была статья о женщине, пропавшей десять лет назад. Имя – моё. Фото – чёткое, но старое. Никто не искал её. Потому что никто не помнил."
Элина захлопнула блокнот и прижала к груди. Это уже не была метафора. Это становилось реальностью, у которой нет имени, только отражение.
Она встала. Вышла из зала. Вся библиотека казалась тише, чем раньше. Даже шаги не звучали – будто её ноги касались не пола, а ткани воспоминаний, по которой нельзя ходить громко.
ГЛАВА ШЕСТАЯ – Комната с видом на правду
Элина шла к нему не быстро – нет, её шаг был уверенным, почти лёгким, как бывает у тех, кто уже согласился с тем, что откроется за дверью. Её не тянула туда жажда конфронтации, не двигала жажда разоблачения. Всё было глубже, тише, опаснее: она шла к нему, потому что хотела почувствовать – настоящий ли он. Или, быть может, он тоже написан кем-то. Как она сама. Как письмо. Как блокнот. Как ночь.
В руках – никакой сумки, никакой папки с бумагами. Только блокнот, тот самый, красный, неуместно яркий в осенней палитре серых зданий и сдержанных, замедленных улиц. Она не собиралась показывать его. Просто не могла оставить. Казалось, если она отложит его хоть на миг, часть её – самая важная, та, что еще различает границу между реальностью и тем, что лежит под ней, – останется внутри, за обложкой.
Поднявшись на третий этаж общежития, Элина вдруг замерла. Перед дверью Али. Рука почти коснулась звонка – и замерла. Дверь была приоткрыта. Совсем чуть – как если бы он только что вошел и не закрыл за собой, как если бы кто-то только что ушёл и не удосужился захлопнуть.
В этот миг она впервые подумала: а что, если всё это – ловушка не для ума, а для веры. Ведь именно вера держит нас внутри собственного мира: мы верим, что наше «я» – цельное, что день вчерашний не исчезает, а складывается в нечто устойчивое, что мысли, возникающие в голове, принадлежат нам. Но если вера треснет – всё рушится. Не мгновенно. Сначала мягко, как воздух, вытекший из покинутой комнаты.
Она постучала в открытую дверь.
– Али? – голос звучал спокойно. Почти чуждо. Словно она репетировала эту сцену для кого-то другого.
И почти сразу – шаги. Он вышел из глубины комнаты. Улыбнулся. Не испуганно, не театрально – так, как улыбаются те, кто всё понимает заранее.
– Здравствуйте, Элина Сергеевна. Я ждал, что вы придёте. Не сразу – но сегодня.
– Откуда вы знали?
– А вы сами разве не знали?
