И Патрокл с брегов забвенья
В полуночной тишине
Легкой тенью сновиденья
Прилетал уже ко мне.
(Баллада «Ахилл»)112
Звезда знакомая там есть;
Она к нему приносит весть…
О милом весть, и в мир иной
Призванье…
И делит с тайной он звездной
Страданье;
Ее краса оживлена:
Ему в ней светится она.
Он таял, гаснул и угас…
И мнилось,
Что вдруг пред ним в последний
час
Явилось
Все то, чего душа ждала,
И жизнь в улыбке отошла.
(Баллада «Узник»)113
Жуковским излюблен еще образ завесы (покрывала, пелены, покрова, занавеса). В качестве именно художественного образа это есть образ сновидческий, со всею возможностью сновидческих отождествлений и перемещений значения и пр.: это не просто отделяющая нас от чего-либо завеса, но такая, за которою ощутительно, хоть и непонятно, таится нечто значительное для нас, чего ждет все существо наше. «Будем… стоять перед опущенною завесою» («таинственною завесой», которая отделяет «нас от иного мира»)114, будем радоваться ее трепетаниям, убеждающим нас, что за нею есть жизнь. «Это – очарованный покров». Хотя Жуковский нашел у себя такие слова призыва к ночи: «Сойди, о, небесная, к нам с волшебным твоим покрывалом… Своим усыпительным пеньем томимую душу тоской, как матерь дитя, успокой»115 – но все же с вечером более сродства в его душе. О последних своих годах Жуковский отзывается так: «Покой моей обвечеревшей жизни»; но этот вечерний свет изливает и вся его поэзия. Именно заходящее солнце было в особенной интимной близости к душе Жуковского:
Величавое в младых лучах рассвета
И неприступное в полуденных лучах,
В спокойном вечере оно с душой поэта
Красноречивей говорит.
(Государыне императрице Марии Федоровне)
А о чем говорил с ним закат, об этом скажут такие его стихи:
Не часто ли в величественный час
Вечернего земли преображенья –
Когда душа смятенная полна
Пророчеством великого виденья
И в беспредельное унесена, –
Спирается в груди болезненное чувство…
Что видимо очам – сей пламень облаков,
По небу тихому летящих…
И т.д.
И есть слова для их блестящей красоты;
Но то, что слито с сей блестящей красотою –
Сие столь смутное, волнующее нас…
Сие к далекому стремленье,
Сей миновавшего привет116,
Внимая вечерней, Минвана, порой,
Что легкою тенью,
Все верный, летает твой друг над тобой;
Что прежние муки:
Превратности страх,
Томленье разлуки,
Все с трепетной жизнью он бросил во прах.
Что, жизнь переживши,
Любовь лишь одна не рассталась с душой;
Что робко любивший
Без робости любит и более твой.
(Баллада «Эолова арфа»)117
Единство лирического и метафизического отношения Жуковского, быть может, ярче всего сказывается на его образе звезд: от некоторых его строк веет как бы целой звездной мистикой.
Ах! не с нами обитает
Гений чистой красоты.
Лишь порой он навещает
Нас с небесной высоты;
Он поспешен, как мечтанье,
Как воздушный утра сон;
Но в святом воспоминанье
Неразлучен с сердцем он..!
Чтоб о небе сердце знало,
В темной области земной,
Нам туда сквозь покрывало
Он дает взглянуть порой…
А когда нас покидает,
В дар любви у нас в виду,
В нашем небе зажигает
Приписка в прозе (повторенная в письме к Гоголю) к этому стихотворению («Лалла Рук») заканчивается так:
«И эта прощальная звезда на нашем небе есть знак того, что прекрасное было в нашей жизни, и вместо того, что оно не к нашей жизни принадлежит. Звезда на темном небе, – она не сойдет на землю, но утешительно сияет нам из дали и некоторым образом сближает нас с тем небом, с которого неподвижно нам светит. Жизнь наша есть ночь под звездным небом. Наша душа в лучшие минуты бытия открывает новые звезды, которые не дают и не должны давать полного света, но, украшая наше небо, знакомя с ним, служат в то же время и путеводителями по земле»
