Лабиринты духа - страница 17

Перед духовником возникла тропа, ведущая вниз – к городку, где Елисей строил замки из песка, к дому Лизы с бирюзовой прядьми в ящике, к мастерской Александра, где краски всё ещё пахли полынью.

– Войди, – сказал Создатель. – И забудь.

– —

Искушение.

Он шагнул. Всего на полступни.

– Кожа ощутила холодок ветра.

– В ноздри ударил дым костра – настоящий, едкий.

– Где-то вдали засмеялся ребёнок. «Его- смех?

Духовник закрыл глаза и увидел:

…Себя за столом с хлебом и вином. Рука жены на его плече. Дочь, срисовывающая облака.

…Седые волосы у зеркала. Боль в коленях. Запах лекарств.

…Последний вздох, после которого – ни света, ни боли. Только покой.

Он отдернул ногу, будто обжёгся.

– —

Диалог с Тенью.

На краю моста возник Тёмный Проводник. Не враг – «зеркало».

– Ты боишься, что они забудут тебя, – улыбнулся он. – Но они уже забывают.

В воздухе проступили образы:

– Александр стирает с холста крыло дракона, чтобы начать новую картину.

– Лиза выбрасывает мешочек с осколками в реку.

– Елисей, взрослея, перестаёт видеть искры в песке.

– Они будут жить, – сказал духовник. – Даже без меня.

– А ты? – Тень растворилась, оставив на перилах след – отпечаток ладони, как у человека.

– —

Выбор.

Духовник повернулся к бездне.

– Я не хочу забывать их боль. Их смех. Даже их гнев.

– Тогда останешься тенью, – ответил Создатель. – Призраком, которого они не благодарят.

На ладони духовника вспыхнула карта – сеть связей, сотканная из встреч, снов, случайностей. Линии светились: где-то Марк учил сирот считать, Анна читала стихи глухой девочке, Игорь красил забор в цвет заката.

– Они стали моей плотью, – сказал он. – Зачем мне тело, если у меня есть это?

– —

Дар.

Мост рухнул. Духовник упал не вниз, а «вовнутрь» – в сердцевину сада, где души-растения тянулись к нему корнями.

– Ты свободен, – сказал Создатель. – Теперь ты не слуга, а садовник.

На запястье, где раньше был росток, расцвел узор из листьев. Он чувствовал:

– Боль Лизы как покалывание в кончиках пальцев.

– Радость Елисея как тепло в груди.

– Даже гнев Тёмного Проводника как холодок на затылке.

Он больше не направлял – «чувствовал». И это было сильнее любой магии.

В ту ночь Лиза проснулась от запаха полыни. Встала, подошла к зеркалу. На стекле кто-то написал росой: «Прости». Она не стёрла.

Александр, засыпая у мольберта, услышал скрип пера. На пустом холсте светилось: «Спасибо».

А Елисей, кидая камень в море, попал в Луну. Отражение разбилось на миллион искр. Одна упала ему в карман.

Духовник, теперь везде и нигде, поймал ещё одну. Просто чтобы помнить.

Писатель проснулся с пальцами, обожжёнными чернилами. На столе лежала рукопись, которой не было вчера. Страницы пахли дымом и мёдом, будто их писали не пером, а тлеющей ветвью. Он не помнил, как создал её – только смутный сон о голосе, звучавшем как шелест листьев под водой.

– «Это не твоя книга, – говорил голос. – Ты всего лишь дверь».

Первая строка гласила: «Вы не одиноки. Но свобода – это одиночество, которое вы выбрали».

– —

Рождение текста.

Слова приходили через него, как река через трещину в скале:

«Ваши сны – это письма, которые вы пишете себе из прошлых жизней».

– «Страх – это тень вашего света. Не тушите его – научитесь танцевать».

– «Даже молчание кричит. Услышьте его».

Писатель писал, пока пальцы не онемели, а чернильница не высохла. Тогда он заснул за столом, и духовник вложил ему в руку перо из птичьего пера и звёздной пыли.