Но тут я заметила звериный оскал Добрынина. Картина маслом: челюсти сведены, в глазах бушевало пламя ярости, а мяч в жилистых ладонях буквально трещал по швам. Митя злился, просто на сироп исходил, и я догадывалась почему: хоть Добрыня и был дураком, но никогда — слепым, и сейчас его всего коробило от созерцания моей близости с Лешим! Ну, конечно, я постепенно подбиралась к самому дорогому: сначала перетянула внимание его отца, теперь еще и лучшего друга взяла в оборот. Но разве могла я не добавить свою ложку дегтя в его бочку меда?
Не сводя глаз с Добрыни, я чуть ближе подошла к Лешему, и в тот момент, когда Митя замахнулся, чтобы бросить мяч, оставила на щеке Камышова мимолетный поцелуй. Леша на мгновение растерялся, да я и сама готова была сгореть со стыда. Мир вокруг замер, время — остановилось.
— Это тебе за шлагбаум!
Чтобы мой шепот достиг адресата, я снова подалась вперед, чуть ближе к Лешему. Мне хотелось отшутиться, свести на нет всю неловкость момента, списать необдуманную слабость на разыгравшийся азарт, но я не успела…
Брошенный Добрыней мяч, саданув по щеке, со всей мощи угодил мне по носу. Леша вовремя спохватился и удержал меня от падения, но от дикой обжигающей боли это не уберегло.
Свисток физрука, обеспокоенный взгляд Лешего, чьи-то крики как в тумане — сознание выхватывало отдельные фрагменты происходящего.
— Мить, ты идиот? — взвыл Камышов, изучая ссадину на моей щеке, словно амебу под микроскопом: и страшно, и любопытно одновременно.
— О, Камышов, с открытием века тебя! — я усмехнулась, правда, тут же пожалела об этом: новая порция боли своими щупальцами пронзила каждую клеточку.
Бережно, явно опасаясь сделать хуже, Леша аккуратно убрал с моего лица выбившиеся пряди волос и, спрятав те мне за ухо, произнес:
— Варька, тебе к врачу надо! Идти можешь?
Я кивнула.
— Что там у вас? — сию минуту послышался басовитый голос физрука, а следом и его обеспокоенная физиономия нависла над моей многострадальной.
— Ну, ничего! Жить будешь, Скворцова! — вынес он ободряющий вердикт, но тут же все испортил:
— А то что крови много, так это просто…
Сергей Петрович говорил и говорил, но я его уже не слышала. Сознание затянулось густым туманом, тело обмякло в руках Лешего, а все вокруг вмиг погрузилось в непроглядную темноту.
Но не так страшен обморок, сколько пробуждение от него. Едкий запах нашатыря — вот он ужас в чистом виде! А ватка, пропитанная этой гадостью, — злейшее оружие в руках медиков. Серьезно! Больше вида крови я боялась только нашатырного спирта…
— Ну вот! Ну умница! — моей воспаленной щеки коснулось что-то прохладное, да и голос этот медовый был мне знаком.
— Вот так! Открывай глазки! Видишь меня, Варя?
Я улыбнулась… Если ангелы-хранители и существуют, то Марья Филипповна, наш школьный фельдшер, была явно одним из них.
— Эдак тебя угораздило, милая моя! – она снова промокнула ссадину на щеке чем-то холодным, отчего боль, моментально отступила.
— Спасибо! — пробормотала я, окончательно очнувшись.
Школьный медкабинет, знакомая кушетка, трещинка на потолке — четверти не проходило, чтобы я сюда не заглянула…
— Не благодари! — рассмеялась Марья Филипповна, без лишних слов понимая, о чем я. — Ты из школы уйдешь, а я помнить буду: Варю Скворцову приводить в себя нашатырем опасно для жизни. Ну и задала ты нам жару в первом классе, помнишь?
Я кивнула.
— Годы летят, а действующие лица все те же. Опять, говорят, с Митей подралась, а, егоза?
