– Уютного вечера, уважаемый, – проговорил местное приветствие Лихой. Раз уж оказался в гостях, надо хотя бы в начале знакомства проявить вежливость. – И вам стало интересно, кто в усадьбе живет?
– Я слышал. Медея живет.
– И что с того? Какая разница?
– Большая разница, – старик, кряхтя, поднялся. – Дожил. Поклон от меня Якову. Как усадьба? В сохранности?
– Передам. Заходите в гости. Сами увидите.
– В гости? – старик засмеялся мелким дробным смехом. – Всех приглашаете?
– Всех, – кивнул Лихой и подкорректировал приглашение. – Всех, кто с добрыми намерениями. Только с едой у нас не густо. Не освоились еще.
– Закрома надо открыть, – посоветовал старик. – Эх, молодежь. Не умеете ничего.
– Научимся, – заверил Лихой. – У вас тоже свечка вдруг вспыхнула?
– Нет. Вода в кружке появилась.
– Вода? В кружке?
– Всех благ, – старик поковылял в лес по одной из тропинок и не оглянулся на вопрос.
– И вам удачи, уважаемый.
Известие про закрома Лихому понравилось. В усадьбе явно были запасы, он ведь и сам это заподозрил. Если сено для лошадей сохранилось, то и для людей что-то должно остаться. Старик подтвердил. Но как эти закрома открыть? Надо еще придумать. Лихой зашагал в усадьбу, чувствуя, что Мышка беспокоится. Никто о нем раньше особо не беспокоился. Лихой и не привык к заботе. Дружки на него полагались во всем, он был самым сильным и непрошибаемым, чего о нем переживать. Взаимовыручка была, но и она часто сводилась к покупке продуктов. Все знали, что поесть он любил.
– Мышка, Мышка, где твоя сберкнижка, – напевал про себя Лихой, маршируя в такт. Выходило несуразно и Лихой переиначил. – Мышка, Мышка, я твоя сберкнижка. Полная задора и огня. Полюби меня скорее, Мышка, так как я уже люблю тебя.
Песня насмешила, попасть в лагерь романтиков никогда Лихой не мечтал. Презирал даже все эти ванильные сопли и стоны. В любви признаваться это проявлять слабость. И отсутствие мозгов. С чего вдруг разрешать женщинам вертеть мужиком в разные стороны. Все они ластятся, выпрашивая квартиру, машину, отпуск на море. Одна такая его родила и отправила в детдом. А Мышка отдала ему последний пирожок. Потом уже Лихой догадался, что Мышка сама досыта никогда не ела. И все равно не пожадничала.
– Лихой, – Мышка бежала ему навстречу, придерживая длинный подол платья.
– Мышка, ты чего? Опять испугалась? Глупенькая. Что со мной могло случиться? Пацанва всего-навсего, – говорил, а у самого сердце затрепетало и руки привычно поймали, закружили, словно много раз это делали. Легкая как пушинка. Отпускать не хотелось. – Машину подарить? Самую дорогую? А на море?
– Море? – Мышка засмеялась.
– А что? Мы не хуже других.
– Не хуже, – согласилась Мышка.
Возвращались в усадьбу Лихой и Мышка как домой. Шли неспешно, молча, держась за руки. Мышка радовалась, что гости оказались не от Аверуса, простые селяне без зла полюбопытствовали, и гадала, что Лихой ей предложил. Вырыть море? Зачем? Машиной? Какой машиной? Это подождет. Им надо насущные вопросы решить. С едой и сном. Мышка-то может где угодно устроиться, а Лихому они подходящую кровать не нашли. Когда ворота за ними закрылись, Мышка привычно забормотала свою любимую молитву.
– Святой Домовяка, спасибо тебе за все. Благослови наши труды и защити от всякого зла.
– Домовяка, Домовяка, – подхватил Лихой. – Слушай, Мышка, там под деревом сидел старик и попросил поклониться Якову. И вот я думаю, какому такому Якову? Где он прячется? Ты не встречала? Никого? Может, что-то тебя удивило?
