Женщин и детей они оставляли с провизией, а мужчин брали в плен или, в зависимости от приказа, убивали на месте.
Он всегда испытывал глубочайшее сострадание к самым слабым членам общества, которые, травмированные различными набегами, не знали куда девать свой страх.
Томас Лоран однажды поклялся перед Богом сделать все возможное, чтобы избавить их от этого постоянного страха.
Но он больше преуспел с теми, кто еще никогда не становился жертвой нашествия сельджуков и мамелюков из Малой Азии. Кому еще не приходилось быть невольным свидетелем всех ужасов их нападений.
Римская империя и все ее союзные страны были вовлечены в кровавую войну 'человека против человека'.
Радикальные арабы из Египта и Палестины распространили ее на самых слабых - женщин и детей!
Ни одна женщина, пережившая их зверское насилие, никогда не сможет снова принять мужчину, не умерев при этом тысячи смертей.
Если бы граф не знал лучше, он заподозрил бы, что его супруга Миэль стала жертвой невероятных жестокостей мусульман…
Но как такое могло случиться? Будучи француженкой, Миэль никак не могла приблизиться к мусульманину, а будучи послушницей монастыря - тем более!
Именно поэтому Томас не мог понять, почему Миэль так испуганно к нему относится. Кроме того, он не помнил ни одной ситуации, когда повел бы себя в ее присутствии властно, жестко или неуступчиво. И потому, чтобы доказать ей, как сильно он заботится о ее ментальном здоровье, он исполнит ее заветное желание и возьмет ее с собой в путешествие.
Томас планировал оставить ее на безопасном расстоянии от Иерусалима. Город Лод был подходящим местом для этого. Возможно, там у него появилась бы даже возможность навещать ее время от времени.
Граф невольно опять вспомнил весь тот ужас, когда Миэль впервые взглянула в его глаза. Ему на тот момент показалось, будто она вынырнула из своего давнего кошмара и поняла, что теперь не сможет от него избавиться, ибо он стал ее реальностью!
Томас живо вспомнил ее полную нижнюю губу, которая дрожала, как лепестки розы на ветру, и слезы в ее глазах, от которых ее зрачки блестели, как граненое стекло.
В нем поднялась нежность к ней, и он поклялся сделать все возможное, чтобы Миэль преодолела свой страх перед ним и обрела безопасность в его объятиях.
Когда он забрал ее из комнаты на прогулку, то заметил, что она плакала. Хотя, она изо всех сил старалась скрыть от него свое состояние, от него это не ускользнуло.
Он молча подвел ее к передней части поместья и был в душе благодарен тому, что полуденный зной еще не наступил.
Миэль выглядела очень изящной в бордовом платье, на фоне которого темными пятнами выделялись ее густые длинные косы, мягкие, как китайский шелк, и блестящие, как черный оникс.
Если бы он не испугал ее своим видом, то мог бы смотреть на нее часами… Но, не желая ее тревожить, граф шагая смотрел прямо перед собой.
— Расскажи мне что-нибудь о себе, — попросил он, пытаясь отвлечь ее от мрачных мыслей.
Его не удивило то, что она продолжала напрягаться.
Заставлять ее чувствовать себя неловко вовсе не входило в его намерения.
— Мне сказали, что первый год в монастыре ты не разговаривала. Это правда?
— Да, — прошептала она.
— Почему?
— Они вам разве не рассказали? — нерешительно переспросила она.
— Я хочу услышать это от тебя.
Он повернул голову к ней и с интересом посмотрел на нее.
Как обычно в его присутствии, она опустила лицо. Накинула от яркого солнца на голову шаль, которая скрывала часть ее лица.
